Чертовски богат
Шрифт:
– Только не тебе!
– Пожалуй, подземелья Калькутты действительно не для меня. В таком случае, – вздохнула Зандра, – мне некуда податься.
– Вот и прекрасно, – с облегчением сказала Кензи. – Пей. В конце концов, жизнь со всеми ее радостями и печалями не такая уж плохая штука. Да и мужчины, пусть и подлецы, конечно, но все же лучшее создание Бога. По крайней мере пока им не найдется замены.
– Да что-то не предвидится.
– Вот именно. Так что радуйся тому, что есть! Ты на редкость
– В следующем месяце мне двадцать девять. И часы тикают.
– Ну и что? Карл Хайнц не единственный холостяк на свете. Только свистни.
Кензи сдвинула брови и неожиданно посерьезнела.
– Слушай, Зандра, не мне, конечно, тебя учить. Представляешь себе – два романа одновременно, и оба с легавыми.
– Ах ты, негодница, – погрозила ей пальцем Зандра, – стыдись!
– Нечего смеяться, – поерзала на месте Кензи. – Все знают, что полицейские-напарники ближе друг другу, чем муж и жена. Думаешь, мне легко?
– Может, и не легко, но хотя бы весело. Разве не так?
– Положим, но что, если Чарли с Ханнесом хвастают друг перед другом своими любовными подвигами?
– Да вряд ли, не может быть!
– Как сказать. – Кензи допила рюмку и критически осмотрела бутылку. Водки осталось на донышке. – Когда дело доходит до баб, – заявила она, выливая остатки, – легавые хуже мальчишек-школьников.
– А может, – икнула Зандра, – выберешь кого-нибудь одного?
– В том-то и дело. Никак не могу решиться. Когда я с Чарли, он мне кажется лучшим парнем на свете. А когда с Ханнесом, лучший – он.
– Но ведь не только внешность и секс имеют значение. То есть, может, у кого-то из них есть в характере то, что ты не переносишь?
– У Чарли точно есть. Он настоящий эгоист. И шовинист тоже.
– Так брось его!
– Видит Бог, я пыталась. Но стоит мне увидеть его, как... О черт! Ну почему жизнь такая запутанная штука?
– Это ты меня спрашиваешь?
– Ой, прости. Совершенно забыла. Это опять господин Смирнов виноват.
– Кстати, о господине Смирнове, – слабо выговорила Зандра, – по-моему, я изрядно перебрала.
И Зандра с немалым усилием и величайшей осторожностью поднялась на ноги.
Это было ошибкой. Когда она приняла вертикальное положение, комната закружилась у нее перед глазами. Пытаясь удержать равновесие, Зандра нелепо замахала руками.
– Эй, Кензи, это что – вращающаяся комната? Вроде ресторанов на крыше, которые так любят туристы?
– Боюсь, что нет.
– Вот и мне так кажется. Проклятие! Нельзя так надираться.
Вытянув руки и напряженно сдвинув брови, Зандра попыталась двинуться вперед.
– Давай помогу, – вскочила Кензи.
Но и под ее ногами пол ходил ходуном, хотя это была не палуба корабля.
– Ого-го,
Она с трудом подошла к Зандре и обхватила ее обеими руками за шею.
– Ты чистый ангел, дорогая, – заплетающимся языком пробормотала Зандра. – А уж барменша из тебя вообще лучше не бывает. Не знаю что и делать – целовать тебя или проклинать.
Кензи, чувствовавшая себя поувереннее, взяла инициативу в свои руки. Тем не менее впечатление было такое, будто поводырем слепого выступает слепой. Или, для точности, пьяный ведет пьяного.
Доковыляв до комнаты Зандры, Кензи открыла дверь и втащила туда подругу.
Вовремя, надо сказать.
Руки у Зандры ослабели, и она плюхнулась на спину. К счастью, прямо на кровать.
Кензи даже не пыталась ее раздеть. Она с трудом доползла до своей комнаты и сразу погрузилась в забытье.
Откуда-то из неведомых глубин сна донесся телефонный звонок. Зандра застонала, перевернулась на другой бок и вдавилась поглубже в подушку.
Очнулась она оттого, что Кензи изо всех сил трясла ее за плечи.
– Эй, Спящая красавица! Просыпайся! Тебе звонят.
– Убирайся.
– Зандра! Зандра! Да проснись же ты, черт подери!
Кензи хлопнула в ладоши и направила луч карманного фонарика прямо в глаза Зандре.
– Вставай!
– Который час?
– Шесть утра. Возьми трубку. Это насчет твоего брата Рудольфа.
Рудольф! При звуке этого имени с Зандры весь сон слетел. Она широко открыла глаза и села на кровати, о чем сразу же и пожалела: голову пронзила острая боль.
Кензи швырнула ей отводную трубку.
Чувствуя, что голова раскалывается, Зандра прижала трубку к уху.
– Рудольф!
– Зандра? – Женский голос.
– Я. Кто говорит?
– Пенелопа Тротон. Помнишь? Мы как-то столкнулись в Нью-Йорке...
– А-а... Пенелопа. Привет. А Рудольф тут при чем? Ты его видела? Вы разговаривали? Ну, не молчи же!
– Я – нет. Но его видел Алекс.
– Какой Алекс?
– Алекс Тротон. Мой муж.
– Ну и?..
– Рудольф в больнице.
– В больнице?! – «О Боже, только не это, – взмолилась про себя Зандра. – Только не это!»
– Нет, он жив, успокойся. Но ему очень плохо. Если учесть, как его обработали, Алекс говорит, что он выжил чудом.
Зандра съежилась.
«Как его обработали... Чудо, что он остался жив... Очень плохо... обработали» – эти слова словно молотили по ее черепу.
«О Боже, – взмолилась Зандра, – сделай так, чтобы все кончилось хорошо!»
Три с половиной часа спустя Зандра со все еще раскалывающейся головой и бунтующим желудком уже летела над Атлантикой, направляясь в Лондон.