Чертовски богат
Шрифт:
Вытащив из специального ящика сигару, он ее понюхал, покатал во рту и отрезал кончик серебряным ножиком. Раскурив сигару, он с наслаждением затянулся, закручивая попутно позолоченные ручки кранов. Это Дина заставила его их установить, у него же они вызывали тошноту.
Проклятые французские штучки! Прикасаясь к ним, он всякий раз с тоской думал об обыкновенных старомодных кранах из собственных магазинов хозтоваров. Он вырос с такими, и починить их может любой сантехник со стандартным набором инструментов.
«Кому нужен весь этот выпендреж! – сердито подумал он, яростно намыливая щеки. – И этого
Роберт возмущенно пыхнул сигарой. Голубой дым, смешиваясь с паром, пополз вверх и образовал едкое облако, отразившееся в гигантском зеркале – единственном полезном предмете во всей ванной.
Как же он ненавидел все эти приемы и светские рауты! И как, видит Бог, обожает их Дина! Одно только непонятно – отчего она не может, как другие любительницы подобных мероприятий, найти себе какого-нибудь бездельника, который будет ее сопровождать; впрочем, как можно посвящать всю жизнь завоеванию места в так называемом обществе и обхаживать всех этих снобов, которым до нее нет совершенно никакого дела, тоже понять трудно.
Что ж, нынче он поведет себя, как и обычно в таких случаях. Дождется конца торжественного обеда, а потом найдет какое-нибудь укромное местечко, где можно уединиться с пятью-шестью приятелями, такими же, как он, парнями, которые собственными руками сделали свои миллиарды и которых тоже притащили сюда молодые, доставшиеся им в качестве трофея жены. Пока другие будут танцевать, обмениваться воздушными поцелуями да хлопать друг друга по спине, они закурят сигары и станут рассказывать соленые анекдоты. И непременно вспомнят «старые добрые деньки», когда они были молоды, а единственное богатство составляла мечта, когда времена были суровы, но жизнь – это немыслимое, полное неожиданностей путешествие – была куда интереснее, отчаяннее, а главное, прекраснее, чем когда бы то ни было.
Погруженный в свои мысли, Роберт и не заметил, как дверь в ванную слегка приоткрылась.
И в щель заглянули аквамариновые глаза.
Дина быстро отступила назад и недовольно поджала губы. Увиденного ей оказалось достаточно. Можно даже сказать, больше, чем достаточно.
Нельзя сказать, что одетым ее муж неотразим. А уж раздетым...
Она не позволила этой мысли развиться. Это может слишком далеко завести. Внутренне смиряясь с неизбежностью, она бросила взгляд на свои многочисленные отражения в зеркалах просторного предбанника.
Собственный вид заставил ее поежиться.
На Дине сейчас была розовая комбинация на бретельках, белые кружевные колготки, шея утопала в воротнике, тоже белом и тоже кружевном, а на голове красовалась шапочка с помпоном. Вдобавок ко всему вокруг указательного пальца была обмотана красная лента с привязанным к ней сердечком из плотного алого шелка, на котором было вышито: «Папочка».
Дина только головой покачала и поморщилась – и зеркала послушно воспроизвели ее мимику. Бред какой-то. Женщина в ее возрасте одевается, словно девочка, которая еще в куклы играет. Как подобный вид может возбуждать мужчину, оставалось для нее полной загадкой.
Тем не менее, если нужно именно это, приходится
Решительно стиснув зубы, Дина поправила низкий лиф так, чтобы грудь выглядела пособлазнительнее, выдвинула на стратегические позиции свои земляничные соски, слегка облизнулась и, отбрасывая последние остатки гордости, скользнула в наполненную влажным паром мужнину ванную.
Зажав в зубах сигару, он был настолько поглощен бритьем, что даже не заметил ее появления, тем более что вокруг него вились смешанные струи дыма и пара.
– Папочка! – проворковала Дина младенческим голоском.
Все было тщательно подготовлено и отрепетировано. Надутые губки. Приклеенные ресницы. Даже веснушки на кончике носа, и те нанесены карандашом.
– Твоей девочке хочется!
Появление Дины произвело ожидаемый эффект. У Роберта дернулась голова. Он едва не поперхнулся дымом.
Дина стояла в дверях, широко расставив ноги, и, посасывая большой палец, покачивалась из стороны в сторону, точно шестилетний ребенок.
Роберт знал правила игры. Выплюнув сигару и отбросив бритву – не заметив даже, что при этом порезал подбородок, – он полностью переключился на Дину. Рефлекторно облизывал губы и пожирал ее глазами.
Впрочем, даже если бы лицо не выдавало его чувств столь откровенно, немедленно взметнувшееся в салюте под банным полотенцем древко развеяло всякие сомнения.
– Привет, малышка, – прохрипел он, развязывая полотенце на необъятном торсе.
Даже без всякого внешнего воздействия древко заколебалось – фокус, которым Роберт особенно гордился.
– Ну, детка, иди же, иди к своему папочке. – И он протянул к ней руки.
Если что и можно сказать в пользу ее мужа, довольно подумала Дина, возвратившись к себе, так это то, что слово свое он держит. Никогда и ни за что Роберт не возьмет назад обещания, независимо от того, в каких обстоятельствах оно дано. Такое уж у него своеобразное представление о личной чести. А обещал он ей дать работу ее подруге в отделе старых мастеров.
Дине не терпелось поделиться новостью с Зандрой, но, бросив взгляд на большие, покрытые финифтью настенные часы в ванной, она с ужасом обнаружила, что далеко не романтическая, но необходимая сексуальная интерлюдия съела у нее почти все время – оставалось менее часа на то, чтобы привести себя в порядок.
Не очень-то много для того, чтобы смыть размазанную помаду, встать под душ, обсохнуть, навести красоту и одеться. То есть немного – для большинства женщин.
Но Дина Голдсмит к большинству не принадлежала. Она была сама по себе и все рассчитывала заранее.
Начать с того, что она предусмотрительно выложила на кровать все, что ей понадобится, – не только платье, но и туфли, колготки, парик, драгоценности.
Вся ее философия, если говорить о нарядах, отличалась ясной прагматикой: женщине следует носить только то, что можно надеть за пять минут. То же самое касалось и косметики.
Через три четверти часа Дина была готова. На ней было на вид скромное, с серебристым отливом светлое шелковое платье без бретелек от Луи Ферро, наилучшим образом гармонирующее с совершенно убойным жакетом от Ив Сен-Лорана, пышно обшитым по вороту и талии золотыми лавровыми листьями и инкрустированным двадцатью фунтами граненых блесток.