Червоточина
Шрифт:
Он бежал по середине улицы и видел, как преломляет нагретый горячим асфальтом воздух окружающую действительность, а сам словно покрывается блестящими лужицами. Подобное Нича видел и раньше на летних дорогах в солнечные дни. Но сейчас ему показалось, что этих «лужиц» слишком уж много впереди. Да и не только впереди… Асфальт стал «серебриться» прямо под ногами, будто на него натянули полупрозрачную зеркальную пленку, в которой отражался он сам. Бежать «по себе» было неприятно, и Нича прыгнул на тротуар. Здесь асфальт пока оставался обычным.
Между тем до убежавших мужчины и женщины становилось все ближе. Но что там у них происходило, Нича все еще не мог понять. Ясно лишь было, что никто уже никуда не бежал. Но и то, что мужчина не причинял беглянке никакого вреда, тоже вскоре стало ясно, потому что тот стоял, вжавшись голой спиной – а он и впрямь был полностью голым – в каменную кладку забора, словно хотел с нею слиться в единое целое, и прерывисто выл, глядя куда-то перед собой. Собственно, куда он смотрел – тоже стало понятно. Разумеется, на женщину, за которой только что гнался. Точнее, на женщин. На пять или шесть одинаковых женщин, копошащихся, стоя тесной кучкой на четвереньках посередине зеркальной дороги. Да, асфальт здесь уже был полностью зеркальным, поэтому Нича и не смог точно сосчитать «близняшек». Одинаковые темноволосые фигурки отражались от асфальта… точнее, уже не от асфальта, а от настоящего ровного и гладкого зеркала, и казалось, что с каждой минутой их становится больше.
Нича проморгался и понял вдруг, что ему это вовсе не кажется. Женщины в желтых топиках и голубеньких тоненьких плавочках буквально «размножались» на глазах, становясь из отраженных вполне реальными, словно вылезая из «зазеркалья». И если на топиках некоторых из них было большими красными буквами написано «LOVE», то на остальных – «EVOL», причем перевернутыми, зеркальными буквами.
Женщины пронзительно верещали, дергаясь от своих «отражений» и тут же натыкаясь на другие. Встать на ноги никто из них даже не пытался. Наверное, от ужаса у них просто не было на это сил. А то, что ужас был велик, говорило хотя бы то, что из плавок многих текло и капало. И – визг. Нестерпимый, истошный визг. И чем больше становилось женщин, тем больнее он бил по ушам. Впрочем, если бы все это происходило в тишине, сам Нича тоже бы наверняка струхнул не на шутку, хоть и стал в последнее время привыкать к подобным фокусам. Но многоголосая живая сирена не давала сосредоточиться даже для того, чтобы по-настоящему испугаться.
Наконец Нича не выдержал и заорал:
– А ну-ка тихо!
Похоже, кое-кто его услышал. Те «копии», что находились к нему ближе, стали оглядываться, на паре-тройке одинаковых лиц мелькнуло нечто разумное.
– Тихо, я сказал!!! – пуще прежнего гаркнул Нича.
Визг значительно поутих. Теперь на Ничу смотрела почти половина «двойниц». Или как их теперь можно было назвать – «десятьниц», «пятнадцатьниц»? – со счету он давно сбился.
– Вы… доктор?.. – всхлипывая, пробормотала ближайшая к нему женщина.
– Доктор? – удивился Нича, но, вспомнив про надетый халат, обрадованно закивал: – Да-да, я доктор! Быстро все ползите на… обследование. Вот сюда! – показал он на травку возле забора.
Женщина, задавшая вопрос, быстро поползла к тротуару. Ее мокрые колени скользили по гладкой поверхности зеркала, ноги то и дело разъезжались, но она спешила так, словно секундное промедление могло привести к гибели. Следом за ней тут же потянулась вторая, третья, а когда первые добравшиеся до тротуара поднялись на ноги и, трясясь от одного вида друг друга, стали разбредаться по травке, на «зеркале» началась настоящая гонка. Визг тут же сменился возмущенными криками, когда кто-то, стремясь поскорей выбраться из «аномальной зоны», не слишком церемонился со своими менее расторопными ипостасями.
«Интересно, – неожиданно подумал Нича, – если все они, в сущности, один и тот же человек, то откуда здесь в принципе могло возникнуть соперничество?» Вопрос был воистину философским, но решать его было некогда. Да и обстоятельства, говоря откровенно, философствованию вовсе не способствовали.
Наконец все «дубликаты» вместе с оригиналом, выделить который не представлялось возможным, собрались возле каменного забора, к которому чуть поодаль до сих пор прижимался голый загорелый мужчина. Женщины старались держаться как можно дальше друг от друга и смотрели только на Ничу. Вид каждой из них словно говорил: «Я – единственно настоящая, остальные – ничто, мираж, недоразумение».
Нича пересчитал женщин. Их было восемнадцать – девять с «правильной» надписью на топике и девять с зеркальной. Ясно было лишь, что оригинал находился в первой половине. Но сейчас это было не важным.
А что было важным?.. Нича почесал затылок, не зная, что предпринять. Впрочем, стоило хотя бы познакомиться.
– Меня зовут Николай, – как можно дружелюбней сказал он.
– Катя, – хором откликнулись женщины и улыбнулись одинаково белозубыми улыбками.
«А они ничего… – подумал вдруг Нича. – Ничо так! Или она?.. Не важно… Но хороши, да! Получше Аброськиной. А… Сони?..» – последняя мысль царапнула, словно гвоздем по стеклу, и Нича поморщился. «Ну и гад же ты! – сказал он себе. – Гад и скотина. Кобель озабоченный». Женщины враз потеряли большую часть привлекательности.
«Что ты им там обещал? Обследование?.. Придурок! Как ты их собираешься обследовать? Раздевать по очереди? Один вон уже разделся… Зачем, кстати? Не псих он, часом?..»
«Псих» будто услышал Ничины мысли. Он оторвал голый зад от каменной кладки и направился к Ниче, смурнея с каждым шагом. Разумеется, он давно уже не выл. Зато сопел. И в этом сопении слышалась явная угроза.
Подойдя почти вплотную, так, что Ничу шибануло острым запахом пота, голый мужчина процедил:
– Че те надо? Это моя… мои бабы!
– Ничо так! – на шаг отступил Нича. – Чего ж ты так орал только что?
– От радости, – скривился мужик. – А ты топай дальше!
– Нет-нет! – заголосили женщины. – Не уходи!.. Не бросай меня!.. Это псих… маньяк… придурок!.. Он чуть было меня не…
– Стоп! – замахал руками Нича. От восемнадцатиголосого ора у него зазвенело в ушах. Когда женщины чуть попритихли, он сказал: – Чего вам сейчас-то бояться? Он всего один, а вас вон сколько!
Лучше бы он этого не говорил. До этого Кати смотрели друг на друга с отвращением и страхом. Теперь же они переглянулись, явно ища поддержки одновременно вспыхнувшей у них мысли. И не успел Нича ничего предпринять (да и успел бы?), как женщины двинулись к обнаженному обидчику и мигом сомкнули вокруг него кольцо.
– Эй, эй!.. – закричал Нича, пытаясь растащить дублей. Но куда там! С каким-то звериным (наполовину кошачьим, отчасти змеиным и даже будто бы неземным, словно из фильмов-ужасов) шипением женщины стали сжимать кольцо, звенья которого стали вдруг резко дергаться.
Если бы Нича не знал, что внутри кольца находится жертва, он бы, наверное, подумал, что перед ним исполняется некий ритуальный танец. Но он знал и эти резкие движения мог объяснить одним: женщины начали действовать. Подтверждением этому стал и дикий, тоже вполне звериный вопль, раздавшийся из центра кольца, которое походило уже на судорожно дергающийся ком. Мужчина орал так, будто его раздирали на куски. Впрочем, почему «будто»? Наверняка ведь раздирали!..