Чешские юмористические повести
Шрифт:
Чувствую, жизнь моя загублена, и потому прошу тебя, милый Людвик, приезжай, утешь меня в сей горестный час».
Спустя несколько дней спешно прибыл Людвик, лицо его выражало крайнюю озабоченность. Я еще раз поведала ему о своем несчастье. Он серьезно выслушал меня и попытался утешить. Пообещав вразумить жандарма и матушку, он отправился разыскивать Рудольфа, однако не застал — тот ушел куда-то по делам. Потом Людвик надолго заперся с матушкой. Когда они вернулись в комнату, Людвик хранил скорбное молчание,
Вечером, как обычно, явился Рудольф с букетом полевых цветов. Он горел нетерпением увидеть матушку. Но, заметив Людвика, смутился. Тот жестом пригласил его сесть.
Мы — матушка, Людвик и я — сели за стол. Наступило тягостное молчание. Рудольф нерешительно опустился на краешек стула.
Тогда Людвик заговорил:
— Я слышал, пан Рудольф…— начал он.— Короче, я знаю все. Вы ухаживали за моей сестрой, сладкими речами обольстили ее доверчивое сердце, а потом оставили девушку, нарушив данное слово. Что вы мне на это ответите?
Жандарм опустил голову. Мне было даже чуточку жаль этого лицемерного обманщика, который, казалось, совсем сник под тяжестью этих упреков.
Вздохнув, он тихо произнес:
— Не знаю, что со мной приключилось. Я словно околдован. Словно испил какого-то зелья. Когда я впервые увидел барышню Гедвику, сердце мое воспылало горячей любовью. Я полагал, что мы с ней рука об руку пройдем по жизни. Но как только передо мной предстала пани Ангелика, все прежнее куда-то отступило. Меня захватил вихрь огненной страсти, и я забыл о Гедвике, о святости данного мною слова, обо всем на свете. Очевидно, вы считаете меня мерзавцем, но я просто не нашел в себе сил, чтобы противоборствовать страсти. Я уже не владею собой, душа моя так глубоко ранена, что нынче я даже составил рапорт в стихах. Вахмистр угрожает мне отставкой.— И он простонал: — О мое сердце, мое бедное сердце! — содрогаясь от рыданий, он охватил голову ладонями.
Я была растрогана и погладила его мягкие кудри. Ах, как любила я гладить их тогда, в роще, под лиственницами…
Людвик тоже был тронут смиренными речами жандарма.
Помолчав, он с нескрываемым волнением проговорил:
— Я не хочу быть вашим судьей, пан Рудольф. Знаю, порой человек становится игрушкой в руках судьбы и нелегко ему сдержать порывы страсти. Я все обдумал и вот к каким выводам пришел: нехорошо разрывать узы, которые связывают два любящих сердца…
Потом обратился ко мне:
— Думаю, милая Гедвика, будет лучше всего, если ты уступишь. Ничего иного не остается. Ты молода и, я уверен, еще найдешь счастье, которого так заслуживаешь.
Затем он спросил жандарма:
— Что вы намерены предпринять, пан Явурек?
Протянув к нему обе руки, Рудольф воскликнул:
— Прошу вас отдать мне в жены вашу матушку!
— Милый Людвик,— взмолилась матушка,— позволь нам обвенчаться!
Людвик провел ладонью по лбу.
— Так будет лучше,— сказал он тихо.— Мы должны подумать о воспитании сирот, им необходим отец…
Жандарм
— Спасибо, милый Людвик! — воскликнула матушка.
— Спасибо, мой юный друг! — ликовал жандарм.
Людвик встал и торжественно произнес:
— Примите же мое благословение.
Ангелика и Рудольф опустились на колени, а Людвик продолжал:
— Благословляю ваш брачный союз. Живите в любви и согласии и будьте хорошими родителями нам, бедным сироткам.
Нареченные взволнованно обещали следовать его советам. Потом Людвик заговорил о супружеских обязанностях и дал счастливой паре немало добрых наставлений.
По его щекам текли слезы, я тоже чувствовала, как от слов Людвика мне становится легче. Наконец-то я обрела покой. Сердце мое перестало страдать, и я вместе со всеми радовалась, что отныне у нас снова будет папенька.
Людвик взглядом дал мне понять, что нам пора удалиться, и мы покинули молодых, дабы не мешать их счастливому уединению.
Вскоре Людвик уехал, ибо должен был вернуться к своим торговым делам. Прощаясь, он напомнил, чтобы я прилежно вела хозяйство и оберегала благополучие будущих молодоженов.
Я начала усердно готовиться к свадебному пиру.
После свадьбы время потекло мирно, без происшествий, ничто не нарушало нашего покоя. Правда, в городе брак матушки с Рудольфом вызвал множество пересудов. Люди недоумевали, как могла мать отбить у дочери жениха, и считали, что это не к добру. Но они ошибались. Насколько это зависело от меня, я старалась ничем не напоминать матушке и Рудольфу о прошлом, дабы не мешать их благополучию. Довольно скоро я утешилась. О боже, ведь мне едва исполнилось шестнадцать, в этом возрасте все легко забывается. Я даже была по-своему счастлива. У сироток снова появился папенька. Ради блага семьи я готова была на какую угодно жертву.
Рудольф очень скоро забыл, что некогда был моим возлюбленным и, волнуясь, ожидал меня в роще. Теперь он стал строгим и заботливым отцом. Оберегал мою девичью честь, настоятельно требовал, чтобы я посещала богослужения и встречалась только с высоконравственными людьми. После наступления сумерек мне запрещалось выходить из дому, а на прогулках меня всегда сопровождала матушка. Помню, однажды папенька устроил скандал, узнав, что я задержалась вечером в обществе одного молодого учителя, с которым мне было приятно разговаривать, потому что он был учтив и образован.
От гнева папенька даже покраснел, его закрученные усы угрожающе вздрагивали.
Он сердито бил кулаком по столу:
— Не потерплю прогулок со всякими молодчиками, не потерплю, чтобы ты где-то пропадала по вечерам! Молодой девушке это не к лицу! Я несу ответственность за поведение своих детей!
— Папенька прав,— вторила ему Ангелика.— Уж я-то знаю! Нынешние молодые люди чересчур легкомысленны. Беда девушке, если она поверит их словам! Потом не оберешься слез да вздохов — ан уж поздно!