Чесменский бой
Шрифт:
Российские корабли спустили паруса. Течение в Зунде бурное, поэтому на якоря встали кучно. Невдалеке на рейде датский королевский флаг в восемь двухдечных кораблей. На крюйс-брам-стеньге флагмана – контр-адмиральский флаг. Подле форта «Тре крунор» еще корабли: то новопостроенные «Ростислав» и «Всеволод» под командой братьев Василия и Лаврентия Лупандиных, идущие из Архангельска в Кронштадт с транспортами.
Не теряя времени, велел Спиридов пополнять эскадру водой. В залитые по планшир шлюпки вставляли парусиновые хоботы ватер-шлангов, водица шла – только качать успевай!
С берега датским катером прибыл на «Европу»
Передал Философов адмиралу бумаги о производстве ряда офицеров в следующие чины по линии. Затем, сочувствуя, приоткрыл адмиралу глаза на интриги, плетущиеся вокруг эскадры. Слушал Спиридов речи такие и изумлялся. Клевета, которую обрушил на адмирала президент иностранной коллегии Никита Панин и его прихлебатели, была чудовищна. Смертельный враг Орловых и противник всей войны с турками, Панин вымещал теперь зло на Спиридове только за то, что Екатерина II так и не вняла его советам об отмене Архипелагской экспедиции. Дело дошло до того, что адмирала обвиняли уже не только в обманных депешах, в неумелости, трусости – по столице уже ползли, множились слухи о его измене…
Алексей Орлов меж тем настаивал на скорейшем прибытии в Средиземное море эскадры Спиридова. Он писал: «Если паче чаяния крыла-ветренне (так А. Г. Орлов именовал линейные корабли. – В. Ш.) не пошли, то постарайтесь как возможно поскорее отпустить. Боюсь, что нетерпеливость не преодолела и что назревает, не прорвалось бы к большему беспорядку…
…Если паче чаяния не уехал еще наемщик (имеется в виду Г. А. Спиридов. – В. Ш.), то отправляйте как возможно скорее, и оный может прямо ехать в порт Витула; оный лежит в Майне…»
Екатерина II писала в эти дни ему относительно Спи-ридова не без злости: «Наш первый мореплаватель уже, чаю, далеко уехал, он из-за Ревеля ко мне пишет, что ветры весьма ему способны и что он очень весело плавает, а я в догоню к нему послала трех курьеров, чтоб скорее шел вперед…»
Свое нетерпение императрица выплескивала в эти дни в письмах к командующему Дунайской армией Румянцеву. В одном из них она писала: «В Леванте все в огне и только, что флота ждут». В другом: «В Леванте, сказывают, все готово к свержению ига нечестивого».
Передал посланник командующему и письмо самой императрицы. Пробежал его глазами Спиридов и побелел от негодования. Екатерина писала: «Когда вы в пути съедите всю провизию, тогда экспедиция ваша обратится в стыд и бесславие ваше и мое».
– Черт с ними! – зло сплюнул адмирал. – Цыплят по осени считают! Меня волнует нынче… Философов со Спиридовым держался доверительно:
– Добился я за недолгое свое здесь пребывание известных льгот для судов наших, датскими проливами проходящих. Сейчас же веду переговоры тайные о предоставлении нам пользования флотом датским на время войны. Как мыслишь, Григорий Андреевич, не прогадаем ли?
– А что король Христиан взамен себе требует? – заинтересовался новостью адмирал.
– Просит снабдить его флот лесом на десять лет вперед!
– От лесу нас не убудет, а договор сей будет хорош, коли флот датский с умом употребить сможем себе в пользу!
Философов наклонился к самому уху Спиридова. Заговорил шепотом, будто кто-нибудь мог услышать:
– А еще мыслит Христиан вслед за нами выслать в Мидитерранское море противу барбариийцев восемь своих кораблей. Желал бы я искренне, чтобы оные соединились с нами или по крайней мере удержали разбойников морских от вспоможения Порте Османской, посему с договором сиим я и тороплюсь ныне.
Собеседники вышли на кормовой балкон. Там, не стесняясь выражений, поведал командующий о своих бедах, в первую очередь – о порченой воде:
– Всю ее менять, – подытожил он, – это пять-шесть дней стоянки, как ни крути. В Петербурге ж сразу шум поднимется, там мыслят государственно!
– А что, коли в сию гадость рому прибавлять? Ром он не только крепость духу дает, но и заразу всякую враз отшибает начисто, да и закупить его по дешевке я вам всегда помогу. – Философов был человеком дела.
– Пробовали мы и с ромом, и с водкою, по-всякому, а вот коли в покупке поможете, за то благодарны будем!
– Тогда по рукам, Григорий Андреевич! – улыбнулся посланник.
Быстро темнело. Над кормовым балконом тяжело нависал зажженный фонарь. Провожая министра до трапа, Спиридов долго тряс ему руку.
К чести Философова, слово свое он сдержал. При его посредничестве уже на следующий день было закуплено триста оксов крепчайшего рому. Оке – мера не малая, а в восемнадцать хороших ведер. Кроме того, по случаю взяли изрядное количество лучшего рейнского уксуса. Погрузку начали с подъема сигнала – голландского флага. Матросы работали с огоньком: ром – это дело!
В период стоянки Средиземноморской эскадры в Копенгагене произошло первое столкновение между Спиридовым и Грейгом. Поводом к недовольству Спиридова стали самовольные действия капитана бригадирского ранга. Дело в том, что Грейг, узнав о том, что среди датских обывателей ходят разговоры о «тяжелом духе», исходящем от стоящих на якорях русских кораблях (что могло быть вызвано испорченными продуктами и большой скученностью личного состава), превысил права младшего флагмана и в обход командующего отдал приказ по эскадре, где в довольно грубой форме приказал капитанам кораблей и судов принять срочные меры, чтобы нижние чины «в шлюпках не пьянствовали, заслуженные мундиры не продавали, не дрались с датчанами и не лаялись с их офицерами». Узнав об этом приказе, Спиридов немедленно в самой резкой форме его отменил, указав при этом Грейгу на превышение им своих прав. В новом адмиральском приказе было указано лишь на то, что капитанам кораблей и судов следует назначать гребцами в шлюпки из наиболее здоровых матросов, одевая их при этом как можно престижней.
На бомбардирском корабле «Гром» указ о производстве зачитывал флаг-капитан Плещеев:
«Известно и ведомо будет каждому, что мы Дмитрия Ильина, который нам мичманом служил, для его оказанной в службе нашей ревности и принадлежности в наши лейтенанты всемилостивейше пожаловали… Всем нашим помянутого Дмитрия Ильина за' нашего лейтенанта надлежащим образом призывать и почитать…»
Вместе с Ильиным получил лейтенантский чин и Василий Машин. Капитану «Грома» Ивану Перепечину было присвоено звание капитан-лейтенанта. Вновь произведенных офицеров торжественно привели к присяге. Снимая треугольные, расшитые золотым галуном шляпы, целовали они поочередно крест и Евангелие. После чего флаг-капитан съехал, а команда продолжила погрузку.