Чесменский бой
Шрифт:
19 января. Утром генерал-поручик Штофельн убедился в хорошем состоянии укреплений Браилова и отступил от крепости. В ходе поиска уничтожено более тысячи турок, захвачено 3 пушки, б бунчуков, 3 знамени и… 1 дервиш.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Архипелаг
Глава первая
О Петр, когда бы век твой длился,
Ты сам бы здесь возвеселился,
У зря на сих зыбях свой флаг.
Радостная весть о прибытии русского флота в Средиземное море летела впереди спиридовских кораблей. Во славу российского оружия молились в Боснии и Сербии, Македонии и Герцеговине, Черногории и Греции.
– Они уже пришли, великие и могущественные братья по вере, из далеких северных земель, ведомые рукой провидения. Они пришли во имя нашей свободы и не оставят нас. Да сбудутся все пророчества! И падет навеки проклятое владычество османское! – гремело под сводами православных храмов.
Греция восстала. Все выплеснулось разом: извечная ненависть к угнетателям и любовь к Родине, патриотизм и свободолюбие. Доблесть и храбрость повстанцев были беспредельны: они изгоняли турок. Громили отборные отряды янычар, освобождали города и обширные области.
Особенно доставалось туркам от горцев-маниотов. Потомки древних спартанцев, маниоты были неукротимы в своей ненависти к врагам. Спускаясь с гор, они дерзко нападали на турецкие отряды, не давая пощады никому.
Одно лишь упоминание о бесстрашных сыновьях Пелопонесских гор вызывало дрожь у наместника султана. Ведь даже название племени – маниоты – происходило от греческого «манио» – ужас.
Ложатся тени скал густые На волны моря голубые, И очертанья тех теней Пугают мирных рыбарей Майнота призраком ужасным…Незадолго до прибытия русского флота в Левант высоко в горах состоялся совет греческих вождей. Председательствовали на нем известные предводители Мауро-Миколи и его брат Иовани.
– Пришла пора спуститься в долины и перебить проклятых османов! – заявили они решительно. Их поддержали остальные: – Будем хозяевами земли своей!
Правитель Каламеты седоусый Бенаки клятвенно обещал выставить сто тысяч повстанцев, прося для них лишь оружие, и тут же передал все свои деньги на общее дело.
Богатый грек Заим, владелец огромных поместий в Аркадии, отдал все свое состояние на заготовку провизии для русского флота…
На совете было решено скрытно готовить припасы для российских моряков в Тоскане, на Сардинии и Минорке. Галеры греческих корсаров были посланы навстречу русскому флоту к Болеарским островам.
В те дни Екатерина II писала Алексею Орлову: «Пускай веками порабощенные греки изменят своему собственному благополучию: одна наша морская диверсия с подкреплением ее маниотскими партиями… уже довольна привести Турцию в потрясение и ужас».
Дороги Южной Италии тряски, но живописны. Коляска легка, и пара хороших лошадей резво несет ее туда, где плещется голубое море, – в Ливорно.
В коляске бравый преображенец князь Федор Иванович Козловский. На груди под цивильным кафтаном у него скрепленный сургучом пакет – письмо императрицы Екатерины II главнокомандующему всеми российскими войсками на Средиземном море генерал-поручику Алексею Орлову. Князь торопит кучера, и так много времени уже потеряно.
Ведь вначале был еще неблизкий путь из Санкт-Петербурга в Париж, куда он отвозил екатерининское послание Вольтеру, и только после этого – в Ливорно. Слов нет, князь Федор почти счастлив: ведь он стал одним из немногих смертных, удостоенных чести общения с великим мыслителем. Имел с ним продолжительную беседу. Вольтер хвалил русскую императрицу, рассуждал о турецкой войне. Затем они непринужденно обсуждали новую пьесу Бомарше. Сошлись на том, что пьеса плоха, для трагедии недостаточно умна, а для комедии мало веселья. Перед расставанием же философ доверительно сообщил Козловскому, что создает сейчас проект «конного танка», который, безусловно, принесет победу россиянам на придунайских равнинах.
И все было бы прекрасно, если бы не одно. Он, Козловский, всей душой вот уже более полутора лет рвался на войну, а его упорно не отпускали, он требовал, а в салонах посмеивались:
– У Козловского от излишних литературных занятий и сочинений поэтических в голове помутилось изрядно!
– Я не столько пиит, сколько офицер! – устало отбивался он от насмешников, – поймите же, что стыдно марать бумагу, когда льется кровь! – Екатерина самолично рвала его рапорта о переводе в Дунайскую армию… И вот теперь этот неожиданный подарок судьбы – оказия в Ливорно, его последний шанс.
Почему-то вспомнились оставшиеся в России друзья: генерал и литератор Александр Бибиков, поэты Василий Майков и Михаил Херасков. Припомнил, как лет семь назад, обсуждая с Майковым стихи в караулке, заметил он подслушивавшего их солдата-преображенца, разозлился и прогнал:
– Поди-ка ты, братец служивый, с Богом, что тебе попусту зевать, ведь ты ничего не смыслишь!
Сейчас тот солдат Гавриил Державин – сам уже известный поэт. А случай давнишний вспоминается всеми как смешная нелепость…
– Из-за холмов сверкнула серебром морская гладь. Слава Богу, Ливорно!
Орлов принял Козловского весьма радушно. Долго выспрашивал светские новости, хохотал от души над последними анекдотами. Полученное письмо читал улыбаясь, видно, новости были весьма приятные.
А подарок Козловского – картина Николы Дюфура «Упорный пастух» – привел его в настоящий восторг. На картине средь живописной полянки молоденький пастушонок хитростью и настойчивостью добивался взаимности очаровательной пастушки…
Воспользовавшись хорошим настроением главнокомандующего, князь Федор рискнул попроситься на службу. Орлов просьбе, однако, даже не удивился, лишь усмехнулся, отчего лицо его, и без того обезображенное сабельным шрамом, приняло уж совсем злодейское выражение:
– Оставайся, коли не можется, только, чур, потом не плакать. Генеральс-адъютантом не возьму. Нет вакансий. Хочешь, иди волонтером!
Козловский онемел от радости. Сбылась его самая смелая мечта – он при настоящем деле! – Согласен! – единственно, что смог ответить.