Чесменский бой
Шрифт:
– Это верно, – кивнул Грейг, – говорил адмирал, что лучше на их место лекарей или мастеровых корабельных набрать.
– От скупости своей и не взял, – подумав, сказал Орлов, – а про лекарей да мастеровых для отводу глаз болтал. Я их флотскую породу знаю. За ломаную полушку удавятся! А как известие о моем главнокомандовании встретил? Злился, небось, а?
– Печалился крепко. – Грейг изучающе поглядел на графа.
– Что ж,- Орлов поднялся из-за стола, расправив плечи так, что затрещал кафтан, – то не его ума дело. Наши адмиралы российские лишь на вторых ролях
– Не доводилось. – Бригадир в недоумении поднял белесые брови.
– Ну тогда, как у нас говорят, давай с корабля на бал. Представления здесь хороши отменно, а об ахтерках и говорить нечего. Покажу заодно тебе и страсть души моей – пиитшу Мадлен Морели. Увидишь – глаз не оторвешь: очи с поволокой, ротик с позевотой. Красавица несравненная! О делах, Карлыч, завтра, сегодня гуляем!
В углу стола, уронив голову в тарелку, надсадно храпел кавалер Дик.
«Эх, не успел даже ботфорты на башмаки сменить», – думал Грейг, торопливо сбегая за Алексеем Орловым по устланной коврами лестнице.
За сахар в Ливорно платили в тот год полтину за фунт, хлеб шел по гривеннику – деньги по тем временам немалые. Команды российских судов сидели на сухарях и солонине, нового главнокомандующего волновали заботы иные…
В эти дни Алексей Орлов отправил в Петербург письмо, больно ударившее по самолюбию русских моряков. Зная неприязненное отношение Екатерины II к Спиридову, граф отписал ей свои первые впечатления о прибывшей на Средиземное море эскадре: «Признаюсь чистосердечно, увидя столь много дурных обстоятельств в оной службе, так великое упущение, незнание и нерадение офицерское и лень, неопрятность всех людей морских, волосы дыбом поднялись, а сердце кровью облилось. Командиры не устыдились укрывать недостатки и замазывать гнилое красками… Признаться должно, что если бы все службы были в таком порядке и незнании, как эта морская, то беднейшее было бы наше Отечество…»
Возможно, графу Алексею было и невдомек, что условия плавания на утлых суденышках не позволяют морякам наряжаться по последней парижской моде, а гнилое дерево красят только лишь для того, чтобы замедлить его гниение; что же касается остального, то Бог ему судья!
А «незнающим, нерадивым и ленивым» российским морякам предстояло вскоре вписать новые славные страницы в историю своего Отечества!
В то время, когда русская эскадра собиралась в путь и совершала свое нелегкое плавание в Средиземное море, морские силы Высокой Порты предприняли ряд боевых походов против России.
Уже ранней весной 1769 года, миновав Босфор, турецкий флот вышел на просторы Понта Эвксинского. Жители Стамбула вздохнули с облегчением: ведь бешеного нрава и разгульного поведения турецких моряков побаивались даже янычары.
Капудан-паше предстояло разгромить зарождавшуюся Азовскую флотилию московитов в устье Дона и разорить Запорожскую Сечь. Уходящих в поход провожал сам султан. Собрав морских военачальников в каменной беседке на пристани, он еще раз призвал их исполнить волю Аллаха.
– Гяуры
За спиной султана, облокотясь на рукоять ятагана, гордо стоял его личный кормчий Бостанжи-паша, главный советник Мустафы в морских делах. Невдалеке хищно чернела жерлом, нацеленная на Босфор, огромная пушка-амутата, хранимая еще со времен Великого Баязида как талисман былых побед.
– Аллах акбар! – кричали уходящие. – Ждите нас со скорой победой!
У Синопа флот разделился. Большая часть линейных кораблей направилась к побережью Крыма, чтобы доставить союзному хану войска и припасы. Две другие флотилии, наполнив паруса попутным ветром, устремились к северным берегам. Им предстояла задача особая…
Плывших к Очакову вел храбрый и безжалостный Асан-Кызыл-Исары. Оставив в устье Днепра три 60-пу-шечных корабля, которые за большой осадкой не могли войти в реку, он с двумя десятками судов двинулся вверх по течению.
Хорошие лазутчики были у паши, да куда им до запорожских! Едва лишь турки вошли в лиман, как попали под наблюдение казачьих дозоров.
Вскоре кошевой атаман запорожский знал все. Вызвал он в свой курень войскового старшину Филиппа Стягайлу да про новость грозную поведал.
– Нехай! – почесал бритый затылок невозмутимый старшина.
Взял он с собой казачьих полковников Логвинова и Сикуру, кликнул хлопцев побойчее. Спустили они лодки с камышом привязанным, что «чайками» за легкость и красоту звались, весла на воду – и пошли.
У Костырского урочища, где плавни обширные и река поворот делает, сели запорожцы в засаду. Коротая время, пили горилку, салом заедая, а скоро и турки появились. Уверенные в безнаказанности, шли они шумно с криками и пальбой. Две сотни пушек и тысячу отборнейших янычар имел под рукой храбрый Асан-Кызыл-Исары, ему ли таиться!
Прицелились сечевики. Свистнул зычно старшина Стягайло. И пошли палить из камышей на выбор. Метко били запорожцы. Пытался было Кызыл-Исары выстроить свои суда в боевую линию, да куда там! Первым же выстрелом из единственной пушчонки отбили казаки у флагманской галеры руль, и закрутило ее на стремнине. Вплавь спасался с нее храбрый Асан-Кызыл. А вскоре еще два разбитых судна приткнулись к мели.
– Гей, хлопцы! – выхватил острую саблю войсковой старшина.
Бросились запорожцы, закрутился бой рукопашный. Четыре знамени, десятки пушек и оба судна поврежденных захватили сечевики. Турецкая флотилия постыдно бежала в Очаков…
Уже после боя отловили казаки в прибрежных камышах с десяток янычар. Семерых отправили к генералу Румянцеву с рапортичкой о баталии, остальных же – прямо в Санкт-Петербург пред светлые очи матушки-царицы: полюбуйся, мол, как рыцари запорожских врагов державы лупят!