Чеснок и сапфиры

Рейчл Рут

— Да, мадам, — сказал он во второй раз.

Затем нам пришлось терпеть покровительственный тон сомелье.

— «Пино Нуар резерва»? — медленно повторил он похоронным голосом.

Я нарочно заказала одно из самых недорогих вин в меню. Он громко вздохнул.

— Очень хорошо, мадам.

Его манеры давали понять, что люди, тратящие на вино какие-то пятьдесят долларов, недостойны его внимания. Все с тем же скорбным видом, шаркающей поступью он отошел от столика. Я смотрела

ему вслед с выражением, не обещавшим ничего хорошего следующему работнику ресторана, который приблизится к нашему столу.

Под горячую руку попал официант с устрицами на подносе.

— О, — сказала я, как только он поставил их на стол. — Устрицы мальпек.

Я принюхалась и удивилась:

— Подали с кетчупом и хреном, о чем они думали?

Я тронула вилкой одного несчастного моллюска.

— Ты не можешь их есть, — сказала я Клаудии и повернулась к официанту. — Их слишком давно вынули из воды.

— Откуда ты знаешь? — спросила Клаудия.

Я ткнула в круглое брюшко устрицы и посмотрела, как оно содрогнулось.

— Видишь, какая сухая, — сказала я. — В раковине устрицы должно было сохраниться много жидкости. Сухость может быть вызвана трещиной в панцире, или устрица открылась, в общем, это плохой признак. Все выдает цвет. Видишь, какой он тусклый? Когда устрицу достают из воды, она так и блестит. Она похожа на… — Я сделала паузу, подыскивая сравнение. — На лунный камень, — с этими словами я повертела перед ней материнским кольцом. — И чем дольше устрица находится вне воды, тем более тусклым становится ее цвет. Эта, как видишь, совсем не блестит.

Я отправила устрицы назад. Клаудия печально смотрела им вслед.

Затем я опустила ложку в биск с омаром и заметила, что суп жидкий и сладкий. Для моей матери любой суп был недостаточно горячим, и этот тоже не стал исключением. Я снова призвала официанта.

— Теплый суп не годится для еды, — заявила я. — Пожалуйста, отнесите на кухню и не возвращайтесь, пока он не закипит.

Он уже взял супницу, когда меня посетила еще одна мысль.

— И проследите, чтобы куски омара сначала вынули. Я откажусь от блюда, если омар станет жестким.

Он кивнул и унес сомнительный суп.

Мама обрадовалась бы, если бы ей удалось отвергнуть и спаржу. К сожалению, кроме цены — три доллара за штуку — я не нашла в ней изъяна. Но когда официант принес салат «Цезарь», мама внутри меня решила, что в нем слишком много анчоусов.

— Прошу прощения, — сказала я сладким голоском, — но в салате слишком много рыбы. Приготовьте мне другой.

Он яростно глянул на меня, очистил тарелку и принялся за дело.

— Стоп! — закричала я.

Официант замер с вилкой

в руке.

— Вы уверены, что яйцо сварено всмятку? — спросила я.

— Да, мадам, — ответил он, в его голосе слышалось изнеможение, смешанное с ворчливым уважением. — Его варили точно одну минуту.

— Очень хорошо, — сказала я и пристально смотрела за тем, как он осторожно готовит приправу. — Будьте осторожны с этим сыром, — предупредила я, когда он почти заканчивал. — Переборщите, и блюдо будет испорчено.

Подняв на меня глаза, он осторожно припудрил салат тертым пармезаном, пока я не сделала знак, что этого количества будет достаточно.

— Теперь вам нравится? — тревожно спросил он, когда я положила в рот первую ложку салата.

Я почувствовала, как торжествующая улыбка матери раздвинула мне губы. Я наклонила голову, как это делала она.

— Превосходно, — сказала я. — Вы превзошли самого себя.

Взмахнула рукой, отпуская его, и отправила в рот следующую ложку «Цезаря». Официант покатил тележку от нашего стола, каждый мускул его спины, казалось, ощущал облегчение.

«Пожилой дамой быть чрезвычайно удобно, — говаривала мать. — Я могу попасть на любое бродвейское шоу, даже если написано, что все билеты проданы. Когда мне говорят, что билетов нет, я просто стою на месте. В кассе всегда есть парочка билетов, и в конце концов они их мне отдают, лишь бы только я ушла. Что им еще остается?» Я знала, что мама гордилась этим своим талантом так же, как гордилась способностью поставить на место официанта. Чего я не знала, так это того, что незаметно для себя усвоила все ее трюки.

Нарезанный кольцами лук оказался холодным; я отправила его назад. В мясе по-татарски оказалось слишком много вустерского соуса, и я хотела отказаться от него.

— Не надо, прошу тебя, — взмолилась Клаудия. — Все это начинает напоминать второй акт «Укрощения строптивой», и каждый раз мне от него бывало неловко.

— Но ты не можешь позволить им так с собой обращаться, — сказала я. — Если не станешь настаивать на хорошем обслуживании в ресторанах, то винить будешь только себя.

Клаудия ничего не сказала. Но когда я решила, что сливочная помадка на моем пломбирном десерте недостаточно горячая, то по выражению ее лица поняла: ей хочется избавить бедного официанта от унижения. Хотя бы ради того, чтобы не мучиться самой.

Как только мы вышли из дверей, я стянула с головы парик и освободила волосы от нейлоновой сетки. Запустила пальцы в кудри, тряхнула головой.

— Все, будьте свободны, — сказала я.

Клаудия взглянула на меня.