Чеснок и сапфиры
Шрифт:
Она направлялась ко мне. Я почувствовала, как под гримом разгорелись щеки. Заметила, что Алекс, приготовившись встать на защиту, заметалась позади нее с ножницами в руке.
Кэрол откашлялась.
— Прошу прощения, — сказала она, встав надо мной. — Вы не можете здесь сидеть. Вам придется перейти в другое место. Я не знаю, кто вы такая, но этот стол принадлежит нашему ресторанному критику.
Под конец они заставили меня снять парик и рассказать им о Клаудии. Все это происходило в такой благодушной атмосфере, что я впервые почувствовала: возможно, приживусь в газете.
—
Клаудия жила на Западной Пятьдесят четвертой улице, поэтому я захватила ее по дороге. Вчера она едва не упала в обморок при виде старой подруги, но сегодня забралась в такси совершенно спокойно. Если она и помнила, что Мириам больше нет с нами, то не подавала виду. Сегодня мы обе разыгрывали свои роли.
Подъехав к ресторану, я обернулась к ней и сказала:
— Прежде чем мы войдем, я должна кое-что сказать.
— Что? — спросила она.
— Мы не зарезервировали столик.
— Ты не смогла зарезервировать стол? — спросила она. — Могу я узнать почему?
Я рассмеялась злораднейшим маминым смехом.
— Это эксперимент. Хочу посмотреть, как поведут себя работники самого элегантного нью-йоркского ресторана, когда в его дверях появятся две старые дамы.
— Но мы же попадем в неудобное положение! — воскликнула Клаудия.
— Только не я, — парировала Мириам. Маленькие жизненные неудобства маму не пугали. — Кроме того, во «Временах года» два обеденных зала, и у них наверняка есть стол в «неправильном» зале.
— Как ты узнаешь, какой из них неправильный? — спросила Клаудия, когда я помогала ей выйти из такси.
Моя мать не зря изучила нравы нью-йоркского общества.
— На ленче, — сказала я, остановившись под козырьком ресторана, — ты захочешь пойти в гриль-бар — посмотреть на Генри Киссинджера, тележурналистку Барбару Уолтерс или Вернона Джордана. [25] А вечером приспичит пойти в помещение, где можно поиграть в пул, потому что атмосфера там куда более романтичная. Я удивлена, что ты не знаешь этого, моя дорогая.
25
Известный юрист-демократ, друг Клинтона.
— Жаль, что ты меня не посвятила в свои планы заранее, — сказала Клаудия.
— Ты бы пошла? — спросила я.
— Конечно нет!
— Поэтому и не посвятила.
— Это так мне знакомо, — вздохнула она.
С Клаудией на хвосте я пересекла прохладный вестибюль Сиграм-билдинг. Все выглядело так же, как в детстве. Я припомнила себя десятилетнюю, в синем бархатном платье. Мать заставляла меня надевать его, когда мы куда-то с ней выходили.
— У них есть настоящие картины Пикассо! — говорила она. — А над баром висит композиция Ричарда Липполда. [26] Прямо как в музее. Мы возьмем какие-нибудь напитки, посмотрим, кто пришел, и пойдем обедать в ресторан.
26
Ричард Липполд — скульптор, создавал абстрактные металлические конструкции.
Мне вспомнились дамская комната и мое детское смущение, когда служащая протянула мне полотенце, предложила туалетную воду, губную помаду, расческу, чтобы я навела полную красоту. «Интересно, — думала я, — что чувствует человек, проводящий всю свою жизнь в туалетной комнате, предлагающий полотенца богатым людям?» Мне было неловко за женщину, неловко за себя, когда я взяла полотенце из ее рук. Интересно, стоит ли до сих пор у раковины женщина в дамской комнате? Надо будет проверить.
Но когда я поставила ногу на первую ступеньку, служительница из дамской комнаты выскочила у меня из головы. Сейчас я чувствовала то, что чувствовала бы моя мать, собирающаяся пойти отобедать. Поднимаясь по ступенькам и вдыхая ароматный воздух, я переполнялась ее радостью. Поднявшись на площадку, я смотрела на все ее глазами: мне страшно нравились цепочки, соблазнительно шуршащие на окнах, и приватная атмосфера помещения. Над баром по-прежнему висела скульптура Липполда, напоминавшая бронзовые сосульки. Мой взгляд упал на застеленный ковром пол, потом я приметила в одном месте огромный бриллиант, в другом — дамскую сумочку, а уши словно бы услышали роскошно-соблазнительный шелест денежных купюр. С материнской самоуверенностью я подошла к бледному мужчине, сидевшему за столом с книгой регистрации забронированных столиков.
— Мы не зарезервировали столик, — сказала я материнским жеманным голосом, — но подумали, что в зале с бильярдом вы могли бы найти место для двух пожилых леди.
Он оторвал глаза от книги и внимательно взглянул на меня. Я кокетливо ему улыбнулась, как делала это мать в последние годы своей жизни. Этой улыбкой я словно бы хотела сказать: «Я прожила бурную жизнь и о многом могла бы вам рассказать».
Мы посмотрели друг другу в глаза, и он принял решение.
— Ну разумеется, — сказал он. — Если вы, молодые леди, соблаговолите последовать за мной.
И он повел нас в зал мимо огромного гобелена Пикассо, в землю обетованную.
Возможно, что-то изменилось в связи с недавно опубликованной статьей о работе ресторана «Ле Сирк», а может, я напомнила ему его собственную мать. Либо менеджеры ресторана «Времена года» время от времени забавляются тем, что уделяют повышенное внимание совершенным незнакомцам. А что, если он узнал меня под гримом? Какова бы ни была причина, сегодня был наш день.
Метрдотель подвел нас к столу возле бассейна. Я положила руки на белый мрамор, с удовольствием ощущая его гладкую прохладу. Метрдотель предупредительно выдвинул для меня стул и, дождавшись, когда я сяду, сказал:
— Позвольте принести вам шампанское.
Судя по его тону, наше согласие стало бы для него великой честью.
— Благодарю вас, — сказала я.
Ничего другого Мириам и не ожидала. Я взяла из серебряной вазы круассан и принялась изучать меню.
Клаудия удовлетворенно вздохнула. Когда разлили шампанское, она взяла свой фужер и сделала пробный глоток. Улыбнулась и снова глотнула.
Явилась закуска — рулет из копченого лосося, закрученного вокруг сливочного сыра. Закуска напоминала огромную оранжевую конфету тоффи. Сбоку на тарелке лежал кружевной зеленый салат, маленький и очаровательный, словно украшение с пасхальной шляпки.