Честь и долг
Шрифт:
— Я пойду, Владимир Ильич, позову товарищей, — быстро, словно боясь опоздать, промолвил он. — Там, в соседних вагонах, нашего брата десятков семь наберется…
Через несколько минут солдаты заполнили отделения вагона, узкий проход. Началась беседа о земле, о власти, о войне. Этот разговор продолжался до станции Белоостров.
Здесь Ильича встречала делегация питерских рабочих и приехавшая из Петрограда группа партийных работников. Среди них — Мария Ильинична Ульянова, Шляпников, Коллонтай. Когда поезд остановился у невзрачного здания вокзала, на площадке пятого вагона появился Владимир Ильич.
— Ленин! Ленин! — восторженные крики рабочих раздались на перроне. В здании вокзала собрался стихийный митинг. Ильич произнес небольшую
От Белоострова поезд, наверстывая опоздание, на всех парах помчался к Петрограду. Ленин не может сидеть на месте, переходит из одного отделения вагона в другое… Вот он, сняв пальто и шляпу, присел и, словно сбросив усталость, накопившуюся за долгую дорогу, сам ставит вопросы, внимательно слушает…
Наморщив брови, он вдруг спрашивает, а не арестуют ли эмигрантов по приезде? Товарищи только улыбнулись в ответ…
68. Петроград, 3 апреля 1917 года
Моцион в жизни дипломата играет важную роль. Он не только поддерживает хорошее физическое состояние тела, но, совмещенный с неслучайной встречей на улице, дает массу материала для шифрованных телеграмм в родной департамент. Сэр Джордж Бьюкенен обожал моцион — для удовольствия и пользы. Особенно он ценил совместные прогулки со старым другом, послом Франции месье Палеологом. Такие прогулки не только доставляли ему некоторую информацию, которой считал возможным поделиться Палеолог, но и пищу для размышлений о том, чем не желал делиться французский посол…
Нужда в дипломатическом моционе с месье Палеологом день ото дня возрастала. Ведь раньше — до революции — круг знакомых Бьюкенена, дававших ему информацию, был весьма широк. Теперь же все его контакты с великими князьями и просто князьями, министрами царя и царедворцами иного ранга были порваны, их либо арестовали, либо иным путем удалили от дел. Следовало искать и развивать новые связи. Очень помогал Брюс Локкарт. Его давнишнее доброе знакомство по Москве с князем Львовым, нынешним премьером Временного правительства, пришлось и сэру Бьюкенену, и резиденту СИС в России Самюэлю Хору как нельзя кстати. Через Локкарта были завязаны контакты и с другими «москвичами» в правительстве — Гучковым, Коноваловым… Все это создавало те каналы влияния на русскую политику и прежде всего на активизацию русского фронта, которых постоянно требовал Лондон.
Лорд Мильнер, с которым у сэра Джорджа установились особо дружеские отношения со времен недавней союзнической конференции в Петрограде, давал послу кое-какие советы из Лондона, но их было довольно трудно выполнить, если действовать в одиночку. Главное требование Уайтхолла осталось неизменным: так влиять на Временное правительство, чтобы оно отказалось от притязаний на Константинополь, но при этом не уменьшило бы военных усилий России. С одной стороны, это было легко выполнить, поскольку лозунг "мир без аннексий и контрибуций" начинал звучать в российской столице и на фронте все громче. С другой стороны, этот лозунг подрывал цели Антанты в послевоенном мире, и надо было помешать его распространению за пределами России. Было и еще одно обстоятельство, препятствующее усилиям сэра Джорджа и месье Палеолога по укорочению претензий русских на что-либо после войны — позиция Милюкова. Хотя князь Львов и был целиком на стороне Британии и был готов вместе с Керенским, Коноваловым и Терещенко отказаться от Царьграда, министр иностранных дел Временного правительства оказался неуступчив. Он буквально приходил в ярость, когда слышал что-либо, сулившее препятствия к захвату Проливов. Надо было подумать сообща над тем, как свалить Милюкова, а на его место посадить несмышленыша Терещенко, дабы получить некоторые гарантии на будущее.
Тяжелые думы одолевали сэра Джорджа, когда секретарь доложил ему, что его превосходительство посол Франции приглашает своего друга британского посла на прогулку…
— Это как раз то, что надо, — решил Бьюкенен. Вчера вечером он получил телеграмму из Лондона о проезде через Стокгольм Владимира Ульянова с требованием нейтрализовать вождя большевиков, который, без сомнения, будет настаивать на скорейшем выходе России из войны. Необходимо было скомпрометировать вернувшихся через Германию революционеров. Поэтому прогулка с Палеологом была как нельзя кстати — можно было согласовать свои действия и представления по этому поводу Временному правительству…
Палеолог был точен и появился перед подъездом британского посольства, выходящим на Неву, в тот самый момент, когда сэр Джордж вышел из дверей. Оба посла уже привыкли, что Троицкий мост слишком многолюден. По нему с первых дней революции носятся рычащие легковые и грузовые моторы под красными знаменами, везущие неизвестно куда вооруженных пассажиров. Но в центре города постоянно гудела толпа, оркестры играли «Марсельезу», и невозможно было поговорить. Поэтому господа послы отправились через Троицкий мост на Петроградскую сторону, чтобы обойти Неву по набережной Петра Великого или по Большой Дворянской и Пироговской набережным и вернуться к дворцу французского посольства по мосту Александра II. Миновали мост, вышли на Троицкую площадь. Бьюкенена всегда поражало, как замусорена она была у цирка и мечети. Заборы, пристроечки, клозеты, свалка всякой рухляди — по одну сторону. Прекрасный особняк Кшесинской — по другую.
Над особняком развевался теперь красный флаг. Господа дипломаты, обратив на него внимание, посудачили о том, что несчастная балерина никак не может найти управу на броневой дивизион и большевиков, захвативших насильственным путем ее дом для своей штаб-квартиры.
— Да, революция не только смела монархию в России, — задумчиво произнес Палеолог, проходя мимо особняка Кшесинской, — но и лишила собственности фаворитку последнего самодержца…
Сэр Джордж завел речь о том, что следовало бы одновременно сделать представление Временному правительству об опасности пропаганды ленинцев против войны и использовать факт проезда вождя большевиков через Германию в запломбированном вагоне для компрометации Ленина и его соратников.
Приблизившись к дворцу Кшесинской, дипломаты увидели необычное для воскресного, к тому же пасхального дня оживление. Сюда стремились ручейки людей, от него отъезжали авто, мотоциклетки. Среди людей, группами входивших внутрь и выходивших из дворца, царило радостное возбуждение. Палеолог и Бьюкенен нарочно прошли совсем рядом с высокой чугунной оградой. Здесь, у калитки, один из явно спешащих куда-то людей крикнул другому, только что подъехавшему на авто:
— Иван, сегодня Ленин приезжает! Готовься встречать!
Палеолог, знавший русский язык лучше, чем Бьюкенен, скорее интуитивно догадался, чем точно понял смысл сказанного. Он передал свои подозрения сэру Джорджу. По срокам действительно получалось, что Ульянов мог именно сегодня прибыть в российскую столицу. Моцион не получился: следовало торопиться с запланированной акцией. Господа послы заспешили. Но теперь уже кратчайшим путем каждый к своему посольству.
…В министерстве иностранных дел Российской империи с февральских дней ничего не изменилось, кроме хозяина министерского кабинета. Здесь теперь восседал в кресле с золоченой бронзой за огромным письменным столом профессор Милюков, столь ненавидимый британским послом. Но не сегодня. В это пасхальное воскресенье новый министр, утомленный многими бессонными ночами, охрипший на сотнях митингов в Таврическом дворце, отправился после праздничной службы в Казанском соборе разговляться на казенную дачу министра на Островах. В департаменте дежурил из старших чиновников лишь товарищ министра Нератов.