Честь и мужество
Шрифт:
Казалось, она совсем не заботится о том, в какой мере повредят ей те или иные подробности и факты и что будет с нею самой. Ровным, усталым голосом она говорила и говорила…
Булушев слушал ее с удивлением: неужели молодая женщина в двадцать восемь лет могла дойти до такого душевного опустошения, до такой безнадежной душевной усталости? А может быть, за ее вялым безразличием что-то скрывается?
Анатолий Сергеевич чувствовал себя неспокойно: в мозгу бродили какие-то неясные воспоминания. Словно
В таких случаях он сосредоточивал волю, напрягал память. И тотчас встала четкая и ясная картина. Ну, конечно! Женщина в фильме «Выборгская сторона»! Кажется, ее играет Ужвий. Поджатые губы, пустой, отрешенный взгляд, тоскливый, усталый голос: «Судите! Стреляйте!»
Он даже сам удивился — ничего себе сравнение: темная забитая солдатка из подвала и комсомолка со средним образованием. И все-таки что-то общее, несомненно, было, иначе картинка не встала бы в памяти.
И Булушев уверенно «черкнул» в мозгу памятку: с Валентиной разобраться. Если понадобится — помочь.
Шофер управления связи Петр Дмитриев, разбитной широкоплечий малый с быстрыми стреляющими глазами, подошел к Земскову с независимым видом.
— Чего тебе? — недружелюбно спросил он, лихо сплевывая шелуху от семечек.
— Из милиции, — сказал Земсков, — поедете с нами.
Направляясь к Дмитриеву, он уже знал, с кем имеет дело. И решил сразу же сбить с него наглость и нахальство.
Результат превзошел все ожидания Земскова. Дмитриев как-то сразу сник, съежился, маленькие глазки забегали.
— Очень приятно, — ни с того ни с сего брякнул он. Рот его растягивался до ушей, весь вид выражал искреннее ликование от встречи с работником милиции.
Дмитриев заскочил в гараж, дергая пуговицы, поспешно сбросил спецовку, надел висевший на гвозде пиджак.
— Я готов. Можно ехать.
Земсков молча повернулся и пошел к машине. Петр мелкими шажками семенил за ним.
— Я, знаете, завсегда с дорогой душой… Если что помочь — пожалуйста. Если насчет Вальки, то прямо скажу: терпеть не люблю…
— Помолчите. Потом, — коротко бросил Земсков, садясь в машину. — Пока вас ни о чем не спрашивают.
— Пожалуйста, пожалуйста. Я понимаю. — Дмитриев многозначительно закивал. — Дело секретное.
«А ведь ты, Дмитриев, дурак», — с неудовольствием подумал Земсков.
Но Дмитриев, пожалуй, не был дураком. Скорее, он был пакостником и подлецом, сосредоточившим свои небогатые умственные способности на одном-единственном — наживе. И еще был трусом — до умопомрачения, до полной потери человеческого достоинства.
Придя в ужас от возможности оказаться за решеткой, он нервно кидался по кладовкам и чуланам, выгребая все, что, по его мнению, могло заинтересовать милицию.
Он угодливо заглядывал в глаза сотрудникам милиции, напряженно тер лоб:
— Что я еще забыл? Одну минуточку…
И мелкой рысцой мчался за новой порцией спрятанных вещей.
Владимир Земсков не выдержал, плюнул. Булушев холодно сказал:
— Вы забыли про золото, Дмитриев.
— Золото?! — Глаза Дмитриева расширились от страха. — К-какое золото? — заикаясь, выдавил он.
— То, которое у вас оставил Шурпин.
И тогда он упал на колени. Это было мерзостно, противно, неестественно, но он действительно упал и, прижимая руки к груди, истошно закричал:
— Нет золота! Честное слово! Не оставлял Шурпин. Увез весь мешок!
— Врете. — Булушев усмехнулся. — Чтобы вы не урвали себе из этого мешка… Не поверю. Советую сдать добровольно.
— А если добровольно? Что тогда будет? Учтется?
Булушев нахмурился:
— Учтется. Выкладывайте. А то сами найдем.
Петр торопливо вскочил.
— Идемте!
Они вошли в подъезд соседнего пятиэтажного дома. Петр толкнул дверь на первой площадке, и они оказались в большой захламленной квартире. В первой комнате было, пусто, за дверью слышались негромкие голоса, но никто не выходил.
Дмитриев уверенно направился к кровати, нагнулся и вытащил из-под нее тяжелый, кустарной работы ящик с крышкой. Не открывая его, стал быстро развинчивать массивную дверную ручку, укрепленную на крышке.
Булушев и Земсков переглянулись. Опять тайник! Хорошо хоть сам показал. Иначе тут пришлось бы помучиться.
— Да какое тут золото? — льстиво заговорил Петр. — Так, пыль…
На его ладони лежали крупные самородки.
— Это все? — прищурившись, спросил Земсков.
— Все! Все! Теперь-то уже все. Честное слово. Вот и батяня может подтвердить. Батяня! Да иди же сюда. Тут товарищи из милиции.
В дверях показалась остроносая лисья физиономия лысого старичка. И сразу — та же мгновенная радость:
— Из милиции? Очень, очень хорошо. Давно пора избавить нас от этого проклятого золота. Не в ящике оно, дорогие товарищи, а на душе они, эти камни. Пропади они пропадом!
Булушев с интересом смотрел на этого елейного старичка. Осматривая сараи Дмитриевых, работники милиции обнаружили невероятные, почти плюшкинские залежи: не менее полутора центнеров свинца, олова, десятка два паяльных ламп, огромное количество разнообразного инструмента. Все, что Федор Дмитриев мог утащить с завода, он тащил и прятал в кладовку. И вот сейчас рассыпается мелким бесом и точно так же, как и сын, поливает самой чудовищной грязью Валентину.