Честь Шарпа

Корнуэлл Бернард

— Думаю, да, сэр.

Шарп хмыкнул. Он смотрел на гребень. Он надеялся, что эти два вопроса заставят его казаться более дружелюбным, хотя по правде говоря, Шарп не чувствовал себя дружелюбным с любым незнакомцем в эти дни. Он был в угнетенном состоянии с Рождества, переходя от ощущения вины к дикому отчаянию, потому что его жена умерла в снегах у Ворот Бога. Ему непрошено представилось пятно крови у нее на горле. Он покачал головой, пытаясь отогнать видение. Он чувствовал себя виновным в том, что она умерла, он чувствовал себя виновным еще и потому, что был неверен ей, он чувствовал

себя виновным в том, что за ее любовь было так ужасно заплачено, он чувствовал себя виновным в том, что из-за него его дочь осталась без матери.

Он стал бедным из-за этого чувства вины. Его дочь, которой не было еще двух лет, росла у своих дяди и тети, и Шарп собрал все свои сбережения, которые он украл прежде всего у испанского правительства, и отдал их Антонии, его дочери. Он не имел ничего больше — кроме палаша, винтовки, подзорной трубы и той одежды, что была на нем. Он злился на этого молодого штабного офицера с его дорогой лошадью, позолоченным окладом ножен и новыми кожаными сапогами.

В шеренгах за его спиной раздался ропот. Солдаты увидели маленькие фигурки, которые внезапно появились на южном гребне. Шарп развернулся:

— Ба-таль-он! — Стало тихо. — Ба-таль-он! Смир-… на!

Ботинки солдат топнули по мокрым камням. Они были выстроены в две шеренги, протянувшиеся поперек устья небольшой долины, через которое шла дорога на север.

Шарп в упор смотрел на них, понимая, как они волнуются. Они были его людьми, его батальоном, и он был уверен в них даже в бою против этого превосходящего численностью противника.

— Сержант Хакфилд!

— Сэр!

— Поднимите знамена!

Солдаты, заметил лейтенант Майкл Трампер-Джонс, усмехались самым неподобающим образом в такой торжественный момент, и тут он увидел почему. «Знамена» не были настоящими знаменами батальона — вместо этого они представляли собой куски ткани, привязанные к двум березовым жердинам. Под дождем они беспомощно обвисли, так что с некоторого расстояния было невозможно понять, что знамена — не более чем два плаща, обшитые желтой отделкой, отодранной с мундиров солдат. Верхние концы двух жердей были обернуты большим количеством желтой ткани, чтобы напоминать, по крайней мере на расстоянии, короны Англии.

Шарп видел удивление штабного офицера.

— Половина батальона не несет знамен, мистер Трампер-Джонс.

— Нет, сэр.

— И французы знают это.

— Да, сэр.

— Так, что они будут думать?

— То, что у вас здесь полный батальон, сэр?

— Точно.

Шарп оглянулся назад на юг, оставив Майкла Трампер-Джонс гадать относительно того, зачем нужен этот обман перед тем как сдаться. Он решил, что лучше не спрашивать. Лицо майора Шарпа не располагало к лишним вопросам.

И неудивительно, потому что майор Ричард Шарп, глядя на южный горный хребет, думал, что эта долина реки — жалкое, неподходящее и глупое место, чтобы умереть. Он задавался вопросом иногда: что если после смерти он снова встретит Терезу, увидит ее тонкое, яркое лицо, которое всегда приветливо улыбалось; лицо, черты которого, по мере того как ее смерть уходила в прошлое, постепенно стиралось в его памяти. У него даже не было ее портрета,

а у его дочери, растущей в испанской семье, не было портрета ни матери, ни отца.

Армия, понимал Шарп, однажды уйдет далеко от Испании, и он уйдет вместе с армией, а его дочь останется жить так, словно родители бросили ее в младенчестве. Страдание порождает страдание, думал он, но затем на ум ему приходило утешение, что дядя и тетя Антонии лучшие, более любящие родители, чем он мог бы когда-нибудь стать.

Порыв ветра гнал вдоль долины струи дождя, которые заслоняли вид и барабанили по плитам моста. Шарп посмотрел на конного штабного офицера.

— Что вы видите, лейтенант?

— Шесть всадников, сэр.

— У них нет кавалерии?

— Не скажу, чтобы мы видели, сэр.

— Значит, это их пехотные офицеры. Педерасты теперь планируют, как нас прикончить. — Он неприятно улыбнулся. Он желал, чтобы эта непогода закончилась, чтобы солнце согрело землю и загнало воспоминания о зиме далеко в прошлое.

Линию горизонта в том месте, где ее пересекала дорога, внезапно заслонило множество синих мундиров французов. Шарп считал роты, в то время как они двигались к нему. Шесть. Это был авангард — подразделения, которым прикажут захватить мост, но только когда французские пушки будут установлены на позиции.

Тем утром Шарп позаимствовал лошадь капитана Питера Д’Алембора и объехал пути подхода французов дюжину раз. Он поставил себя на место противостоящего ему командующего и спорил с собой, пока не уверился в том, как поступит противник. Теперь, как он видел, они делают именно это.

Французы знали, что большие британские силы идут вслед за ними. Они не осмеливались сойти с дороги, бросив пушки, чтобы идти через холмы, где они станут добычей партизан. Они хотели как можно быстрее устранить препятствие с дороги, и инструментом для этой работы должны были стать их пушки.

В ста пятидесяти ярдах ниже гребня, где дорога поворачивала последний раз перед входом в долину, была плоская каменная платформа, которая могла служить идеальной позицией для артиллерии. Оттуда французы могли осыпать картечью две шеренги Шарпа, могли пустить им кровь, а когда британцы будут рассеяны и порваны, ранены и мертвы, пехота ударит по мосту в штыки. С удобной горной платформы французские пушки могли стрелять через головы собственной пехоты. Платформа была словно создана для этой задачи, поэтому Шарп направил туда утром рабочую группу и заставил расчистить место от валунов, которые могли бы причинить беспокойство артиллеристам.

Он хотел иметь французские пушки именно там. Он приглашал французов разместить там их пушки.

Он наблюдал, как три орудийных расчета дюйм за дюймом прокладывали себе путь вниз по крутой дороге. Пехотинцы помогали тормозить колеса. Все ниже и ниже они спускались. Вполне возможно, понимал он, что пушки могут быть установлены на ровную площадку напротив моста, но чтобы удержать их от этого, он отправил горстку стрелков из Легкой роты Южного Эссексса на берег реки. Французы увидят их там, будут бояться точности пуль, выпущенных из нарезного оружия, и, как он надеялся, разместят пушки вне досягаемости винтовок.