Честь Шарпа
Шрифт:
Огромный ирландец сдвинул свою шапку и почесал голову:
— Ваш даго [2] нашел вас, сэр?
— Даго?
— Офицер — настоящий торговец лентами. Он торчал тут все утро. Выглядел так, будто потерял кошелек. Мрачный, как проклятый судья.
— Я был здесь.
Харпер пожал плечами:
— Наверно, это не так важно.
Но Шарп нахмурился. Он не знал почему, но его инстинкт, который выручал его на поле боя, внезапно предупредил его о неприятностях. Предупреждения было достаточно, чтобы
2
Прозвище испанцев.
— Когда он был он здесь?
— На восходе солнца. — Харпер внезапно встревожился. — Обычный молодой офицерик.
Шарп не мог представить причину, которая могла заставить испанского офицера пожелать увидеть его, а когда он не знал причины чего бы то ни было, он был склонен предполагать опасность. Он дал палаткам прощальный пинок.
— Сообщи мне, если увидишь его снова.
— Да, сэр. — Харпер смотрел, как Шарп идет к штабу батальона. Он задавался вопросом, почему упоминание об испанце в роскошном мундире вызвало у Шарпа такую непонятную тревогу. Возможно, думал он, это все то же проявление чувства вины и горя.
Харпер мог понять горе, но он чувствовал, что настроение Шарпа объяснялось не только горем. Огромному ирландцу казалось, что его друг начал ненавидеть себя, возможно, обвиняя себя в смерти жены и отказе от своего ребенка. Независимо от того, что это было, думал Харпер, будем надеяться, что скоро армия двинется против французов. Там, на мосту, когда у пехотинцев не было ни единого патрона, Харпер видел прежнюю энергию и энтузиазм. Независимо от того, чем была вызвана печаль Шарпа, она не лишила его способности воевать.
— Ему нужно хорошее сражение, — сказал он Изабелле той ночью.
Она презрительно фыркнула:
— Ему нужна другая жена.
Харпер засмеялся:
— Все вы, женщины, так думаете. Брак, брак, брак!
Он пил с другими сержантами батальона и возвратился поздно, чтобы найти ужин, который она приготовила для него, испорченным. Она перевернула сожженные яйца на сковороде, как будто надеясь, что, перекладывая их, она улучшит их внешний вид.
— А что такого неправильного в браке?
Харпер, который чувствовал, что его собственный брак опасно маячит на горизонте, решил, что осторожность — большая часть доблести.
— Так, ничего… У тебя есть хотя бы хлеб?
— Ты знаешь, что есть. Принеси его.
Есть, однако, пределы для осторожности. Не мужское это дело — приносить хлеб или вовремя возвращаться к ужину, и Харпер сидел молча, покуда Изабелла ворчала по поводу квартиры, и покуда она жаловалась ему на домовладелицу и на жену сержанта Пирса, которая украла ведро воды, и говорила ему, что он должен сходить к священнику прежде, чем начнется кампания, чтобы должным образом исповедаться. Харпер слушал ее в пол-уха.
— Я чую большие неприятности впереди.
— Ты прав. — Изабелла
Когда она говорила на английском языке, она делала это с северным ирландским акцентом.
— Принеси сама, женщина.
Она сказала что-то, но испанский язык Харпера не был достаточно хорош, чтобы понять, и он пошел в угол комнаты и нашел там завернутый кусок хлеба.
— Какой неприятность, Патрик?
— Ему скучно.
— Майору?
— Да. — Харпер соизволил разрезать хлеб штыком от винтовки. — Ему скучно, любовь моя, а когда ему скучно, он нарывается на неприятности.
Изабелла налила вина.
— Радуги?
Харпер рассмеялся. Он любил повторять, что майор Шарп всегда ищет горшок с золотом, который зарыт в конце каждой радуги. Он находит горшки достаточно часто, но, согласно Харперу, он всегда отказывается от них, потому что горшки неправильной формы.
— Да. Педераст снова ищет радугу.
— Он должен жениться.
Харпер выдержал дипломатическую паузу, но его инстинкт, как и у Шарпа, внезапно предупредил об опасности. Он вспомнил, как внезапно изменилось настроение Шарпа днем, когда он упомянул «торговца лентами», и Харпер испугался, потому что он знал, что Ричард Шарп способен идти за радугой прямо в ад. Он посмотрел на свою женщину, которая ждала слова похвалы, и улыбнулся ей:
— Ты права. Ему нужна женщина.
— Брак, — сказала она едко, но он видел, что она довольна. Она ткнула в него ложкой. — Ты заботиться о нем, Патрик.
— Он достаточно большой, чтобы позаботиться о себе.
— Я знаю больших мужчин, которые не могут принести хлеб.
— Тебе повезло, женщина, можешь мне поверить.
Он улыбался ей, но внутри себя он задавался вопросом, что же это было, что встревожило Шарпа. Так же, как он различал перспективу брака для себя, так же он чувствовал неприятности, надвигающиеся на его друга.
— А, Шарп! Никаких проблем? Отлично! — Подполковник Лерой натягивал тонкие лайковые перчатки. Он был майором еще несколько недель назад, но теперь американский лоялист удовлетворил свои амбиции командовать батальоном. Перчатка на его правой руке скрывала ужасные шрамы от ожогов, которые он заработал за год до того в Бадахосе. Ничто не могло скрыть ужасный, сморщенный, неровный шрам, который уродовал правую сторону его лица. Он разглядывал утреннее небо. — И никакого дождя сегодня.
— Будем надеяться, что нет.
— Мулы для палаток прибудут сегодня?
— Так мне сказали, сэр.
— Бог знает, зачем нам нужны палатки. — Лерой наклонился, чтобы прикурить длинную, тонкую сигару от свечи, которая, по его приказу, горела в штабе батальона только для этой цели. — Палатки только ослабят людей. С таким же успехом мы могли бы отправиться на войну в компании доярок. Вы можете потерять проклятые штуки?
— Я попробую, сэр.
Лерой надел двууголку, надвинув ее на лоб, чтобы скрыть свое изуродованное лицо.