Честь смолоду
Шрифт:
Самолет маневрирует. Сильная болтанка, но ребята ловки и опытны.
Вот прыгает Дульник, что-то крикнув просто из озорства. Я вижу его голову в шлеме, приклад пистолета-пулемета.
Десантники стучат подковами по полу, подбегают к дверям, сжимаются и ныряют, подобно тому как ребятишки ныряют в речку со старой ракиты.
Балабан держится одной рукой за ребро люка и, прижимаясь спиной к стенке хвостового отсека, другой рукой прихлопывает каждого из ребят по плечу: пересчитывает.
Деловито подбегает Ася, делает характерный девичий жест рукой, будто поправляет локоны, и прыгает вниз ногами, расставив руки в локтях. Молоденький радист колеблется одну минуту, падает при крене
Наступает мой черед. Машину водит, как суденышко в крепкую бурю. Десант обнаружен. Цветными шашками летят снаряды эрликонов – впереди красные зажигательные, потом бронебойные и осколочные. Огонь прожектора врывается к нам. Поток электрического света ослепляюще заливает внутренность самолета. Огненные брызги отлетают от отражающих квадратов плексигласа, от заклепок шва. Балабан откидывается всем корпусом к отсеку, машет рукой. Я помогаю себе руками и ногами, прыгаю на огонь с затяжкой, прорезываю своим собранным в комок телом прожекторный луч, выхожу из него и тогда открываю парашют. Меня дергает так сильно, что я переворачиваюсь два-три раза. Я расставляю ноги, проверяю оружие и быстро опускаюсь среди светящихся жучков – трассирующих пуль.
Вобрав голову в плечи, я, как всегда при снижении, огляделся. Сброску произвели два самолета. Третий только-только подошел и развернулся над аэродромом. К нему полетели светящиеся шашки зенитных снарядов. Теперь, расставшись со своим самолетом, я снова обрел слух. Я слышал стрельбу, гул моторов нашего третьего «ЛИ-2».
Я шел на снижение. Все мое внимание было отдано земле. Мне показалось, что аэродром сильно вспахан воронками. Неужели его отбомбили до нас? Смотрю – воронки движутся. Что за наваждение? Ищу причины, поднимаю голову, догадываюсь – это не воронки, а тени от парашютов. Вот тени пропадают, на их местах возникают тюльпаны шелка, отделяются фигуры людей, вспыхивают тонкие жальца огоньков автоматов и ручных пулеметов. Десант уже действует, но противник держит под обстрелом воздух. Отчетливо слышатся щелчки, как будто пробивают бумагу, – это пули просекают шелк парашюта.
Я намечаю место для приземления, набираю на себя тросы, приготавливаю тело к соприкосновению с землей. Местность ровная, удобная.
Мои подошвы ударяются о траву; я делаю несколько толчков вверх, чтобы рассчитать падение. Парашют подтаскивает меня ближе к товарищам, и я, привалившись на бок, кинжалом отсекаю вытяжной парашют – квадратный метр шелка. Прячу его за пазуху. Быстро изрезываю парашют. Свистком собираю людей, и мы бежим к аэродрому.
На наших глазах третий самолет подбивают. На фоне неба отчетливо видно, как его силуэт загорается языковым, разлетным пламенем, и самолет круто идет на снижение. Теперь уже пламя сбито к хвосту, удлинилось. И оттуда, из горящего самолета, прыгают люди. При лунном свете мы насчитываем двадцать парашютов. Один парашют вспыхивает, черное тело, как чугунная кукла, со свистом несется книзу и неожиданно с каким-то мокрым, всплескивающим звуком ударяется о землю.
Дальнейшие события развертываются быстро. Весь успех зависит от темпов. Если десант обнаружен в воздухе и наземная охрана аэродрома открыла огонь и запустила прожекторы, нельзя отчаиваться. Это только первая фаза атаки. Противник ошеломлен, стрельба не всегда прицельна, число парашютистов обычно преувеличивается. К тому же надо учитывать психологию солдата, обученного встречать врага строго против себя. А здесь противник может появиться и впереди,
Когда приземлился последний парашютист и десант переходит к активным наземным операциям, наступает вторая фаза.
Противнику надо встречаться с десантниками уже на земле, причем десант целеустремлен, подчинен определенным задачам, место операции агентурно разведано. Оборона же застигнута врасплох, деморализована, разъединена. Мы знаем своего врага: боеспособен в группе, совершенно теряется в одиночку. Младшие офицеры лишены инициативы, и стоит нарушить связь между старшим и младшим начальником, начинается паника – залог успеха диверсии. Дульник точно выполняет мой приказ. Его группа разошлась по объектам. Слудников блокирует ангар-клуб, забрасывает его зажигательными бомбами. Оттуда слышится сухой рокот наших ручных пулеметов. Парамонов должен вот-вот зажечь склады горючего. Дульник продвигается к аэродрому. Я догадался об этом по столбам пламени, злой перестрелке короткими очередями и треску гранат.
У Дульника выработался свой «почерк» диверсии: он идет к цели с оглушительным шумом, не жалея гранат и патронов, и с криками на русском и немецком языках.
В моих руках все управление и контроль над операцией. Время ограничено, и связные совершают только по одному рейсу. Три человека прибегают ко мне с сообщениями о выполнении заданий по объектам, трое связных из группы прикрытия, успевших уже минировать дорогу, уходят с моими приказаниями к Дульнику, и они заместят посланных из диверсионной группы.
Я поджимаю прикрытие ближе к аэродрому. Выходим к складам авиационных бомб. Черные бугры, преградившие нам путь (их мы приняли за капониры), оказались копнами. Из-за одной копны открывает огонь крупнокалиберный пулемет. Двое матросов, маскируясь копнами, добираются к пулеметному гнезду, забрасывают его гранатами; мы поднимаемся и бежим к складам. С нами ящики с толом. Подрывники-минеры уходят вперед, пока мы расправляемся с охраной складов.
Подрывники закладывают заряды и подползают ко мне. Склады авиабомб наполовину врезаны в землю и сверху прикрыты маскосетями и дерном. Что-то похожее на крупное овощехранилище.
Я слышу треск мотоциклов на восточной окраине аэродрома. Стрельба немецких пулеметов становится более ритмичной. Мы уходим от складов. Густая копоть горящих маслобаков опускается на наши лица, руки; дышать сладко и тошно.
На аэродроме один за другим возникают взрывы и характерные ослепительные очаги пожаров – это горящий бензин охватывает металлические конструкции машин, и они горят разноцветными быстрыми и почти бездымными огнями.
Я хотел проверить время, но часов на руке не оказалось, не было и компаса. Вспомнил: приспосабливаясь к прыжку с маневрирующей машины, я, вероятно, оборвал часы и компас. Узнал время у Аси. Срок задания истекал. Я приказал дать сигнал отбоя. Сухой треск ракетницы – и в небе вспыхивают два рассыпчатых зеленых огня.
В помощь вражеским пулеметам открыли наземный огонь эрликоны. Слышен воющий, рассекающий воздух свист зенитных снарядов.
К аэродрому мчались вражеские мотоциклы. От капониров, где горели самолеты, промелькнули транспортеры. Лучи автопрожекторов побежали по траве.
Мы отходили к опушке. Не доходя до нее, услышали пулеметную и автоматную стрельбу: пробивался Дульник.
Пулеметы, поставленные на опушке, отрезали нам дорогу. С тыла нас тоже обходили. Транспортеры, вероятно, уже сбросили пехоту. Незримые щупальцы охватывали нас. Уничтожить пулеметы нельзя: луна выдала бы наши намерения. Я приказал отходить севернее, где оставался единственный проход к лесу. Быстро продвигаясь к северу, мы выходили с участка стационарной обороны аэродрома.