Честь снайпера
Шрифт:
В конце выяснилось, что они не преуспели. Раздобыв всего три картины со снайперами, не считая Викторовича, несущего смерть, они увидели, что всего на одной изображена женщина-снайпер посреди снежного пейзажа, устраивающаяся на позиции и готовящаяся поразить врага.
Молодой куратор вернулся как раз в тот момент, как они расставляли свёрнутые картины обратно по корзинам.
— Знаете, у меня появилась мысль… — начал он.
— Отлично, — ответила Рейли. — Мы как раз закончили перебирать картины.
— Как я и говорил, я вступил в должность в седьмом году. Однако, мой предшественник работал здесь тридцать лет. Он был учеником своего предшественника, который основал музей в сорок шестом году и был до этого членом партизанского отряда Бака. Мне подумалось,
— Вы так помогли нам, — сказала Рейли. — Может быть, нам повезёт…
В качестве предосторожности Суэггер не поехал путём, указанным куратором, а проложил свой курс. Прибыв на место, они встретили склочного, седого старого льва, презиравшего своего последователя («Молодой идиот, даже не украинец!»), но у него и в самом деле было несколько картин, свёрнутых в трубки, упакованных и позабытых. Он рассказал долгую историю, во время которой Боб притворялся, что слушает, поскольку старикан считал, что Боб его понимает. Но всему приходит конец, и время настало.
Хозяин развернул старую упаковку на большом столе, отчего поднялось немалое количество пыли, а супруга старого куратора раскудахталась по поводу осквернения её жилища при пущем безразличии мужа. В рулоне было пять полотен: он деликатно развернул каждое по очереди. Было ясно, почему сталинисты считали необходимым уничтожить их: они говорили тоталитарным умам слишком многое и были далеки от славы соцреализма.
Первая грубо воскрешала в памяти расстрел евреев эсэсовцами на окраине либо Коломыи, либо какого-то иного места, именовавшегося тогда Станиславом — хотя особой разницы не было, поскольку подобные акции происходили и там, и тут. Вторая изображала измождённую голодом деревенскую женщину с лицом, убитым скорбью, рядом с медсёстрами, которые собирались позаботиться о ней. Она была определённо слишком слаба и должна была вскоре умереть. На третьей была сожженная деревня с разбросанными повсюду трупами. Яремче? Непохоже, поскольку не было видно гор. Это могло быть любое место на Украине в период с 1941 по 1944 год. На чётвёртой — виселица с пятью партизанами, безо всяких дополнительных деталей. Пятая изображала массовую казнь германских пленных партизанами. Люди молили о пощаде, даже поливаемые очередями.
— Ничего, — ответил Суэггер. — Это всё?
— Вы говорили о картинах, — ответил старик. — Из картин — всё. Однако, есть ещё вещи, на которых изображено разное. Как говорится — народное искусство, оно не считается частью формальной социал-реалистической традиции. Просто крестьяне или солдаты рисуют что-то на чём-то. Ткань, гончарные изделия, ружейные ложи. У меня есть несколько примеров.
— Мы бы хотели увидеть.
Старик вынес старый побитый кожаный чемодан, закрытый на замки. Отщёлкнув их, он распахнул чемодан и извлёк оттуда несколько вещей, разложив рядом на столе. Коллекция оставляла впечатление потрёпанности и заброшенности, грубая, но искренняя, сделанная любителями и чем-то напоминавшая творчество американских индейцев — наподобие рисунков сиу, изображавших Большого Бигорна в детской, неуклюжей манере.
Два вышитых предмета одежды, пахнущих плесенью, на которых были изображены партизаны и немцы, стрелявшие друг в друга. Керамический горшок, на котором был запечатлён горящий немецкий танк. Героический триумвират штурмовиков «Ильюшин», летящий плотным строем — на тарелке, плохо прорисованный. Наконец, ещё одна тарелка.
Боб вгляделся в неё, пытаясь найти смысл в мешанине переплетения линий и понять, как нужно смотреть, чтобы обрести перспективу. Наконец, найдя верный угол, он увидел, что на тарелке изображён стрелок, спрятавшийся между деревьев, напряжённый и сконцентрировавшийся, полностью отдавшийся характерной винтовке. Вдали, на фоне какой-то сетки в пушистых облаках виднелись три фигуры. Локи стреляет в Тора в Вальхалле? Вильгельм Телль, поднявшись до стрелка, поражает Гейслера в Швейцарии? Что бы это могло быть?
— Кто-то стреляет в кого-то, — сказал Боб, не обращаясь ни к кому конкретно и заметив для себя, что здесь не было масштаба, что художник не понимал структуры человеческого тела и что винтовка на рисунке была нисколько не нацелена на мишень, которой — как он теперь разглядел — был некий пешеходный мост.
Звучит знакомо. Почему что-то зазвенело? Его занятый ум обдумывал вопрос с разных углов, поднимая ассоциации и связывая одно с другим.
— Это… — начал он было вопрос, но тут же задумался дальше. Сетка была сплетением верёвок и шнуров на мосту через реку Прут возле водопада, который производил облака тумана — в старом Яремче. Три фигуры были целями на мосту. Боб перевёл взгляд на стрелка и осознал, что яркий нимб вокруг головы был на самом деле светлыми волосами.
— Это Милли, — сказал он. — Господи боже… она всё-таки выстрелила
Глава 26
— Верно ли я понимаю, молодой капитан, что хоть вы и славитесь своими познаниями в вине, вы никогда его не пробовали?
— Да, герр генерал, — ответил Салид генерал-лейтенанту Мюнцу, командиру Двенадцатой танковой дивизии СС. — Так и есть. В моей вере употреблять алкоголь запрещено. Это противоречит абсолютной преданности воле Аллаха. Однако, также верно, что для арабов нет более почётной обязанности, нежели быть гостеприимными хозяевами. Как можно объединить эти две противоречащие установки? Мой отец, имевший много власти и влияния в Палестине, решил этот вопрос блестящим образом: он отправил меня научиться всему, что можно узнать о вине и тем самым стать способным приветствовать утончённых европейцев домашним хозяйством в привычном им духе так, чтобы они могли ощутить всю теплоту палестинского гостеприимства. Эту ответственность я воспринял с тщательной заботой. А попав в Германию в пору своей юности для дальнейшего обучения и налаживания связей между двумя нашими народами, я получил возможность развивать свою страсть.
Молодой офицер был в ударе. Даже нацисты были подвластны звёздам, а он сегодня был настоящей звездой. Стройный, красивый, элегантный, в униформе угольно-чёрного цвета с эполетами и сверкающими рунами СС на воротнике кителя напротив эмблемы скимитара Тринадцатой горнострелковой дивизии СС, в сияющей обуви и тщательно наглаженных кавалерийских штанах, в безупречно белых перчатках, с церемониальным кинжалом, отражающим свет свечей в саду отеля «Берлин» — лучшего в Станиславе — он был образцом мужской экзотической красоты. Бесповоротно особенным его делала феска: кроваво-красного цвета, с национальной эмблемой — орлом, сидящим на свастике, наложенным поверх детально прорисованной мёртвой головы СС цвета слоновой кости на лбу, дополненная красным свободно свисающим шнуром — всё вместе создавало ему образ восточного принца, принца-воина из великой белой пустыни. Тот факт, что он убил множество евреев, определённо был плюсом в глазах общества.
— Так для сегодняшнего вечера вина выбирали вы? Это было до или после уничтожения бандитской группы Бака в горах?
— После. Мы вернулись с задания, я добрался до отеля и открыл винный погреб, до сих пор не потревоженный войной. Не могу сказать, что в коллекции было нечто экстраординарное — большой упор на французское красное, немного меньше германского белого, но не без нескольких интересных вещей. Я думаю, что ваш вкус будет поражён.
— Ганс, Ганс! — генерал-лейтенант закричал так, чтобы его услышал доктор Грёдль. — Где ты нашёл этого парня? Он великолепен!