Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Батюшка, так ты и наказывать Басманова не намерен? — спросил Малюта. — А мне кажется...
— Подожди о наказании Басманова. Думал я, что дам ещё пожить митрополиту в монашестве. А сегодня — нет. — Глаза царя засверкали адским огнём, и он воскликнул: — Сегодня я бы сам ему голову снёс, что не благословил меня на благое дело! Пришёл вчера ко мне новгородец, коего я из сидельницы в Москве выпустил, и сказал, что митрополит Филипп замышлял отход Новгорода вместе с жильцами. Да слышал тот видок, что заговорщики называли имя ещё некоего боярина, да слухом он слаб и не разгадал имени. Вот так-то, Лукьяныч: крамолен Новгород, крамолен и его защитник Филипп, потому и не благословил меня. Да вот что, однако: ты вновь заскочи в Отроч монастырь
— Исполню, батюшка, — ответил Скуратов, намереваясь покинуть колымагу.
Но царь Иван задержал его.
— Что ж ты, братец, не сказал, где герой Данилыч?
Допустив одну ложь, Малюта Скуратов вынужден был вновь лгать.
— Так упился он, царь-батюшка, наш герой, с радости, что казнил изменников и митрополита. Отсыпается в Твери.
— Ну как отоспится, так пришли ко мне. Теперь иди, я устал от тебя.
Малюта ушёл. Но благополучный исход встречи с царём его не порадовал. Выходило, что лавры победы он отдал изменнику опричного устава и клятвы. Сам он лишь по чистой случайности остался не наказан. А ежели всплывёт правда, а она обязательно всплывёт, потому как никому из опричного окружения верить нельзя? Да и не положено по уставу: все должны быть преданы только царю: И должно каждому опричнику, будь то боярин или простой россиянин, доносить государю всё, что пытался кто-то утаить от главы опричнины. Неробкий Малюта испугался и понял, что только правдивый рассказ обо всём, что случилось в Отроч монастыре, может спасти его от опалы, а Басманов получит по заслугам.
Ядрёный морозный воздух освежил затуманенные ложью мозги Малюты. Он послал в Отроч монастырь Хомяка с наказом игумену предать тело митрополита земле по христианскому обряду, сам проскакал версты две вдоль опричной рати, вернулся к колымаге царя и попросил у него позволения войти. Услышав оное, он заскочил на ходу в колымагу и упал в ноги Ивану Грозному.
— Царь-батюшка, вели казнить непутёвого Гришку. В угоду Алёшке Басманову я изрёк тебе ложь. Всё было не так в Отроч монастыре и ранее, как отбыли из слободы.
Царь Иван больно пнул Малюту посохом в бок.
— Ну, кайся, извратник, как всё было. Но новой лжи не потерплю, прогоню ратником на береговую службу.
— Лжи не будет, царь-батюшка, только правда. — Тёмно-карие глаза Малюты смотрели на царя по-собачьи преданно и с мольбой.
— Говори изначально, как из слободы уехали.
И Скуратов, обретя равновесие, поведал обо всём, что случилось — в пути к монастырю и в самой обители. Закончив, Малюта добавил:
— Сейчас, батюшка, Алёшку Басманова везут в возке. Он повязан и без памяти.
— Так и везите до Новгорода. А там судить будем. Поди, он и есть тот изменник, коего не вспомнил новгородский дворянин.
— Да мы того новгородца заставим опознать Басманова.
— Пусть и опознает. Да ты садись, Лукьяныч. Вон кошёлка, там баклага с княжьей медовухой, пригуби, сосни. Знаю же, что ночь-то в сёдлах провели.
Алексея Басманова везли в Новгород. В пути он пришёл в себя, удивлённо посмотрел на полотняный верх возка, пошевелил руками, ногами и понял, что крепко спутан. Он попытался понять, припомнить всё, что случилось с ним в последние минуты, когда опричники ворвались в камору. Он зримо увидел, как бил их кулебой и саблей и скольких уложил под ноги. Запомнилось ему, как его завалили. И на этом всё обрывалось — пустота. Он понял, что содеянного им достаточно для того, чтобы больше никогда не встать близ царя как воевода опричной рати, не выпить за здоровье государя кубок княжьей медовухи. Он уже опальный и приговорённый к тому, чем жаловал царь Иван своих врагов. Страх в груди Алексея, однако, не проявился. Он даже улыбнулся. Он стал вспоминать, сколько раз стоял лицом к лицу с «лихой бабой». Не счесть. Но он попробовал перебрать все памятные случаи, когда сходился вплотную с лиходейкой, вооружённой косой.
Перед взором возник первый
За долгую Ливонскую войну смерть гонялась за Алексеем по пятам. И тысячу раз он мог быть убит. Вражеские стрелы и пули пробивали ему доспехи, под ним убивали коней. Однажды ливонский рыцарь разрубил ему шишак, спасла бобровая шапка. Это случилось на крепостной стене во время приступа на Дерпт. Мгновение — и ошеломлённый Алексей полетел бы со стены в бездну. Но какая-то сила толкнула его вперёд, и он пронзил кинжалом шею рыцаря. Дерпт, Нарва, Ревель пали под натиском русских войск. Летом 1558 года Алексей стоял на берегу Балтийского моря и умывался.
Через все сражения Алексей пронёс одну тайную мысль: судьба к нему была милосердна чрезмерно. Этой мыслью он никогда и ни с кем не делился. То было самое сокровенное после любви к незабвенной Ксении и её отражению — сыну Федяше. Как он спасал сынка в битве за Рязань! Так же свежо, спустя годы, Алексей вспомнил тот день, тот час, те мгновения, когда татары поднялись на стену и потеснили рязанцев. Алексей прибежал к месту яростной стычки вместе с сыном. Увидев рядом с собой воеводу, рязанцы воспряли духом, стали теснить татар. Федяша в тот миг краем стены пробрался в самую гущу врагов, пытаясь убить мурзу. Но могучий мурза, который бился с русичами, узрев молодого красавца, воспылал жаждой захватить его в полон. Он возник перед Фёдором и первым же сильным ударом выбил из его рук саблю. Мурза что-то крикнул своим ордынцам, и такой же сильный воин, как мурза, пробился к Фёдору, ударил его кулаком по голове, вскинул на плечо и побежал к штурмовой лестнице.
Увидев, как уносят сына, Алексей с яростью прорубил себе путь к стене и, пока ордынцы спускались, унося Фёдора, крикнул: «Други, за мной!» — и спрыгнул с трёхэтажной высоты. За ним последовали ещё с полтора десятка воинов. И близ стены у лестниц пошла рубка. Заметив внизу русских, ордынцы прыгали сверху, но каждый из них тут же получал смертельный удар. И вот уже тот воин с ношей на плече рядом. Он бросил Фёдора на землю и сам прыгнул на Басманова, но угодил на его саблю. Алексей тут же подхватил сына на плечо и стал подниматься на стену. Татары были настолько ошеломлены внезапностью случившегося, что забыли о луках и стрелах. Рязанцы без потерь покинули место схватки, следом за воеводой взобравшись на стену. Многие из них повалились на настил, чтобы отдышаться. А Басманов приводил своего сына в чувство.
Теперь, размышляя над прожитой жизнью, Алексей понял, что только любовь к сыну привела его в опричнину. И он жалел лишь о том, что не нашёл в себе сил вырвать Федяшу из рук царя, отторгнуть сына от государевой службы. Сие и заставило Алексея быть в царской стае как все, а из-за своего дарования и вовсе приблизиться к царю и тоже стать его любимцем. Если бы Алексей когда-либо корил судьбу, он сказал бы, что она сыграла с ним злую шутку. Нет, он не корил её, а заливал своё горе хмельным.
Последнюю остановку перед Новгородом царь Иван сделал в большом селе Корыстынь, раскинувшемся на южном берегу озера Ильмень. От него к древнему граду уходила прямая, как стрела, дорога по ледяному полю. Алексей знал это село. В бытность свою вторым наместником Новгорода он не рам бывал а Корыстыни. Ещё перед въездом в село царь Иван позвал в свою колымагу Малюту Скуратова, сказал ему: