Честь воеводы. Алексей Басманов

Антонов Александр Ильич

Соборяне слушали разоблачение Ивана Грозного затаив дыхание. Но опричники уже полуобнажили сабли, ждали знака царя, дабы броситься на дерзкого обличителя. А царь был словно заворожён силою гневного обличения.

— «Но слёзы невинных жертв готовят казнь мучителю, — продолжал Филипп. — Бойся и мёртвых: убитые тобою живы для Всевышнего; они у престола его и требуют мести!» — Филипп замолчал, сложил на груди крестом руки и спокойно, с чувством жалости и превосходства смотрел на соборян и на царя.

Иван Грозный тоже смотрел на своих клевретов. Взгляд его и весь вид были требовательны, голова подалась вперёд,

клин бороды нацелился в груди опричных бояр.

— Что же молчите? — спросил он их наконец. — Или согласны с изветом, сочинённым клятвопреступником?

И первую плаху на лобный помост положил хмельной до чёртиков конюший Алексей Басманов:

— Сей извратитель достоин смерти! Знаю князя Курбского, он слаб в словесах и не написал бы иезуитской клеветы! — Басманов подбежал к царю, протянул руку. — Дай, батюшка, твою сабельку, я проткну ему грудь, пусть он примет царскую смерть!

— Что ты несёшь, негодный! Я не дозволю проливать кровь во храме! — И Грозный повернулся к судьям. — Слушайте, призванные к праведному суду! Ваш государь не умножит мнимых грехов истинным. Грешу! И потому быть митрополиту помилованным и завтра же моим повелением ему служить Божественную литургию в Успенском соборе.

— Но он порочен, и мы лишаем его сана! — вознёс голос архиепископ новгородский Пимен.

— Сказано мною: завтра ему служить в храме! — твёрдо повторил Иван Грозный и ушёл в алтарь.

В этот день митрополит Филипп вольно вернулся в свои кремлёвские палаты и там в полном одиночестве попытался разобраться во всём, что случилось на судилище и почему Иван Грозный не пресёк его бренный путь, как сделал сие с конюшими Михаилом Колычевым и Иваном Фёдоровым. Филипп заведомо знал, к чему повёл себя, когда возносил обличительную речь, какой подвох приготовил ему царь-иезуит. И несмотря на то что Филипп промаялся в догадках остаток вечера и бессонную ночь, его потуги раскрыть суть поведения Ивана Грозного оказались тщетны. Да вскоре всё завершилось так, как было задумано извращённым и коварным царём.

На другой день, ближе к полудню, пришли из Успенского собора священник и служители. Они принесли пищу, и митрополит утолил голод. Потом Филиппа облачили в святительские одежды по сану, и он ушёл вести обедню — главное дневное христианское богослужение.

И всё шло по чину. Христиане праздновали день памяти архистратига архангела Михаила. Служба шла при большом стечении верующих. И в самый разгар её, когда хор пел канон архангелу-хранителю, в собор ворвались опричники во главе с Алексеем Басмановым и Василием Грязным, за спинами коих шли опять-таки не только русские воины, но и татары и черкесы. Они окружили митрополита на амвоне. В храме возникло волнение, верующие попытались вырваться из него, но на пути к вратам их ждала преграда. Там плотной стеной стоял ещё отряд опричников. И послышались вопли, крики тех, кого опричники отгоняли от врат силой. Но всех остановило громогласие Басманова:

— Слушайте, россияне! — крикнул он. И когда наступила тишина, Басманов поднял над головой бумагу и продолжал: — Вот царский указ о низложении митрополита всея Руси Филиппа Колычева. И потому мы срываем с него святительские одежды и предаём изгнанию с церковного трона!

Тут пробился к амвону Малюта Скуратов. Он схватил с груди Филиппа панагию и закричал:

— И

сделаю это я по повелению батюшки Ивана Грозного! — Содрав символ святительской власти, Малюта в ярости начал стаскивать с митрополита одежды.

В том помогал ему Василий Грязной. Вместе они сняли с Филиппа всё до исподнего и вывели из собора. Близ паперти стоял простой крытый возок, запряжённый чалой лошадёнкой, отобранной у крестьянина на торжище. Два дюжих молодых опричника Степан и Митрофан Кобылины приняли митрополита от Малюты и Василия, закинули его, словно куль с зерном, в возок и в сопровождении большой толпы опричников повели лошадь под уздцы из Кремля через Красную площадь в Китай-город, там скрылись за воротами Богоявленского монастыря.

Сказывали позже очевидцы, что Василий Грязной и кравчий Фёдор Басманов повелением Ивана Грозного доставили в монастырь лютого медведя и запустили на ночь к Филиппу. А поутру царь будто бы явился в монастырь, зашёл к опальному в келью в надежде увидеть лишь обглоданные кости, но «обретоша святителя цела, а нимало чим повреждена». Медведя же царь увидел в углу кельи тихо постанывающим рядом с молящимся на коленях Филиппом.

В Богоявленском монастыре Колычев просидел в темнице несколько дней, пока шло заочное судилище на Освящённом соборе. Признанный виновным в «скаредных делах», Филипп по церковным законам за эту ересь подлежал сожжению на костре. Однако против того поднялось простое духовенство и монашество Москвы, многие горожане. Сотни иноков и священников из монастырей и храмов пришли вместе с москвичами в Кремль и потребовали милости к опальному владыке. И Иван Грозный, а за ним и соборяне уступили россиянам. Казнь была заменена вечным заточением.

Тёмной ночью, когда митрополичью кафедру уже занял игумен Троице-Сергиева монастыря Кирилл, двери зловонной темницы отворились, Филиппа расковали и, надев на него драный зипун, бросив в руки попону, усадили в крытый возок и вывезли из Москвы в неведомое для москвитян место.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

ЗА СВЯТУЮ РУСЬ

Однако тайное на Руси никогда не хранилось долго, а всплывало на поверхность жизни. Вскоре россияне узнали, что достойный святости отец православной церкви заточен в тверской Отроч монастырь. И потекли в ту обитель паломники, дабы поклониться великомученику. Они страдали за своего пастыря.

Страдал вместе с россиянами и царь Иван Грозный. Но у его страданий была иная причина. Заточение митрополита всея Руси в Отроч монастырь не внесло в душу государя удовлетворения. Его ненависть к правдолюбцу нарастала так же быстро, как и любовь народа к Филиппу. Иван сожалел о том, что не расправился с ним прилюдно. И хотел бы, да не было достаточных улик, кои неложны. А что нарушал клятву не вмешиваться в домовый обиход и в дела опричнины, то, себе-то Иван признавался, сие шло во благо России. Царь знал, что никто не обличал его так сурово и принародно, как этот отважный россиянин. Кто ещё мог сказать, что он Иван Ипатович, а не Васильевич, что смертно ненавидит русский народ, считает его быдлом? Иван Грозный признавался себе, что в душе трепетал перед Филиппом, когда тот с амвонов соборов и церквей оглашал его пороки.