Честь воеводы. Алексей Басманов

Антонов Александр Ильич

Но и Грозный вошёл во гнев. Его чёрные глаза засверкали диким огнём, орлиный нос побелел. Он тоже стукнул посохом о каменную плиту и крикнул:

— Молчи, чернец! Ведомо ли тебе, что замышляют враги мои? Они хотят извести-поглотить меня. Даже ближние мои отдалились от меня и душу мою хотят вырвать из груди! Я был слишком мягок к тебе, к твоим сообщникам в моей державе. Но отныне вы у меня взвоете! Теперь иди и исполняй службу, пока я в милости! — Царь был ростом ниже митрополита, но смотрел на него свысока и с презрением.

В глазах владыки

в сей миг светилась жалость. Так жалеют конченых, погрязших в пороках людей.

— Я исполняю службу, государь, и служу не тебе, а Господу Богу и Пресвятой Богородице. Потому повели твоим людям снять шапки. — И митрополит вернулся на амвон. Он поднял крест. — Слово моё к вам, благочестивые россияне. Государь и кромешники оскверняют святыню державы, и потому я вознесу им анафему, ежели они не покинут храм.

В этот миг Иван Грозный поднял руки и крестом взмахнул ими. Опричники сей же миг скинули шапки. Он же направился к царскому месту, но не сел на него, а встал рядом. И тогда митрополит запел третий псалом Давида:

— «Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня! Многие говорят душе моей: нет ему спасения в Боге! Но Ты, Господи, щит предо мною, слава моя. И Ты возносишь голову мою!»

Певчие на клиросе запели канон молебный к Пресвятой Богородице:

— «К Богородице прилежно ноне притечём, грешнии и смиреннии, и припадём в покаянии зовуще из глубины души: Владычице, помоги!»

Митрополит посмотрел на царя и подумал, что тот входит в смирение, потому как в глазах у него погас бесов огонь, плечи опустились и на лице разлилась печать покаяния. Да так оно и было. Царь подступил к амвону и трижды повторил:

— Владыка, благослови на добрые деяния!

После первого прошения Филипп ещё сомневался в искренности государя, но, когда тот смиренно вторично и в третий раз произнёс сии слова, митрополит поднял крест, дабы благословить царя, но слова благословения не сошли с его уст, потому как он увидел в глубине глаз Ивана знакомое ему коварство. Это был змей, пытающийся зачаровать свою жертву. Филипп отвернулся от царя и вместе с певчими повёл канон к Богородице. И проявилась глубинная суть царя-деспота. Он крикнул в четвёртый раз, уже гневно:

— Владыка, стащу с амвона, ежели не благословишь на добрые деяния!

И тогда митрополит повернулся к царю, шагнул к нему с амвона и из уст в уста сказал:

— Будет тебе Божье и моё благословение, ежели освятишь себя богоугодными делами. Сними опалу с боярина Ивана Фёдорова, выпусти из сидельниц всех безвинных и получишь отпущение грехов. Говори же царское слово с амвона. — И Филипп протянул Ивану руку, дабы ввести его на амвон. Но Иван Грозный отмахнулся от протянутой руки.

— Чернец! Ты обрёк себя на то, что ищешь! А Фёдорова я не токмо освобожу, но и вознесу на трон державы! — И стуча, посохом о каменные плиты, под звуки пения, плывущего с клироса, государь покинул собор.

За ним толпою выломились опричники. Алексей Басманов уходил последним.

Он посмотрел на Филиппа, мелко-мелко перекрестил себя и поспешил следом за Василием Грязным. Филипп заметил движение Басманова, но не понял его сути. А в Алексее в этот трезвый час бытия проснулось сострадание к митрополиту, да тут же и погасло, потому как Басманов испугался этой невольно вспыхнувшей искры.

Мучаясь от ярости и гнева, исходя желчью, Иван Грозный не бросил слов на веер и оказался скор на расправу. Словно для того, чтобы воочию показать митрополиту свою жестокость, как это было при Афанасии, Грозный учинил публичное уничтожение главы Земской думы Ивана Фёдорова. Придя во дворец, он повелел Малюте доставить Фёдорова в Москву. И опричники помчались в Коломну. А через два дня узника привезли в Кремль. Иван Петрович догадывался, зачем он понадобился царю, и, зная упорство Грозного в достижении цели, покорно шёл к своей гибели. Боярин был ещё не так стар, но, доведённый в каземате крепости до истощения, был немощен и худ до такой степени, что на лице сквозь кожу просвечивались кости. Он не страдал — всё лучшее, что было в его жизни, осталось позади, — ни о чём не сожалел. Он возник во дворце спокойный и отрешённый. Но то, что с ним случилось вскоре, потрясло его.

Когда Иван Петрович прибыл в царский дворец, там уже было множество вельмож. Фёдоров не ведал, по своей ли воле пришли опричные бояре, князья, дворяне, но подумал, что человек двадцать земских, стоявших в стороне от опричников, собрали тоже для бессудной расправы. С приходом Фёдорова в тронном зале наступила тишина. Близ трона было безлюдно. На лавке лежали царские одежды. Когда подвели Фёдорова к одеждам, к нему подошёл царский духовник епископ Евстафий. Тут же появился Иван Грозный и сказал:

— Вот царские одежды, Иван Петрович. Низко кланяюсь тебе и прошу их надеть. — Царь и впрямь низко поклонился.

Фёдоров растерялся. Он понял, что царь решил превратить его в шута, но взял себя в руки и с вызовом пояснил:

— Ведомо мне, что царей возводят собором. Потому зачем мне отягощать свои плечи чужим покровом?

Царь позвал опричников:

— Эй, люди! — махнул он им рукой. — Иван Петрович хочет быть в царских одеждах! Облачить его!

Тотчас к Фёдорову подбежали рослый сын Малюты Скуратова Максим и Фёдор Басманов. Они силой надели на боярина всё, что было приготовлено, поставили его перед Грозным.

— Вот теперь ты ублажён. Поднимись на трон, глаголь и повелевай, — громко приказал царь Иван.

— Шутом не буду! — крикнул Фёдоров. — Знаю твои помыслы, потому лишай меня живота!

— Ан нет, не ведаешь ты моих тайных мыслей! Быть тебе царём! — Грозный повелел Алексею Басманову и Василию Грязному: — Эй, други, посадите его на трон!

Боярин сопротивлялся. Но Алексей и Василий взяли его под руки и, словно малое дитя, занесли на царский трон, усадили, как должно. А царь Иван снял шапку, опустился на колени и вознёс руки: