Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Яви к новгородцам милость, великий государь, и то сторицей тебе обернётся.
Царь Иван принял грамоту, повертел её в руках.
— Ишь, прыткий какой, за всю державу радеешь? Иди и жди свою судьбу. — Царь отвернулся от Филиппа и ушёл из Голубой залы.
Филипп ещё постоял, посмотрел царю вслед, покачал головой. Улыбка проскользнула на его мужественном лице. И он пошёл восвояси.
На другой день за Филиппом пришли соборные старцы Филимон и Фаллей. Оба преклонных лет, но бойкие и словоохотливые.
— Иди в Благовещенский собор, игумен, — зачастил
Филипп знал, что иереи позовут его. О том сообщил ему брат Михаил. Их же побудил к тому сам Иван Грозный. Передавая весть, боярин Михаил молвил:
—Ты, Федяша, пока уступи царю. Помни, что ты нам в первую голову нужен. С тобой земцы выстоят перед опричной тьмой.
Филипп запомнил сказанное братом. Уж коль зовёт он постоять за други своя, куда денешься.
В Благовещенском храме собралось всё московское духовенство. А разговор с Филиппом начал опять-таки царский угодник Пимен, потому как он, будучи новгородским архиепископом, по чину стоял выше прочих архиереев:
— Великий князь всея Руси, самодержец и царь Иоанн Васильевич милостью одарил тебя за радение челобитчиков. Они на волюшке. И многие в соборе. Теперь и ты отплати царю-батюшке послушанием: яви согласие встать на престол церкви.
Филипп поднялся на амвон, строго спросил архиереев:
— И мы опричнине будем хвалу возносить?
Никто из клира в ответ не вымолвил ни слова. И уж было сорвался с уст Филиппа протест, ан вовремя вспомнил он просьбу брата «постоять за други своя». И задумался: хотел понять, на что обрекал себя, по каким терниям проляжет его жизненный путь. Он вспомнил, как тридцать лет назад шёл по раскалённым углям пожарища, и уверовал, что и ноне способен проделать тот же путь. И тут услышал, как более сотни христиан, менее слабых духом и телом, молили его принять сан митрополита. То было слёзное моление. И понял Филипп, что клир архиереев молит его о том же, о чём просил брат Михаил. И Филипп поднял руку, а когда в храме воцарилась тишина, сказал:
— Братья во Христе, я покоряюсь вашей воле и постою за вас, понесу тяжкий крест, пока достанет сил. — Филипп поклонился архиереям, поднял крест, осенил им всех. — Аминь!
И в тот же миг на клиросах два хора запели хвалебный канон. А из ризницы появился конюший Алексей Басманов. Филипп узнал его, но засомневался: он ли? Перед ним стоял матёрый муж, словно вытесанный из чёрного камня. Живинка в нём просматривалась только в движении. Застыл и — камень. И глаза Алексея, некогда наполненные огнём жизни, застекленели. «Господи, нет, это не ты, Алёша-побратим. Тот бы мне улыбнулся, обнял бы, по спине бы похлопал, — пролетело у Филиппа в голове птицей. — Камень это с Железной горы».
Посмотрел и Алексей на Филиппа. Но взгляд его был мгновенный. Он всё уже знал о Филиппе, о его горькой участи. Потому и принял он личину камня, дабы не подпустить к себе этого святого отца, самому не упасть близ него. Знал Алексей, что
— Сие запись царская. — Басманов поднял бумагу. — В ней два условия от государя. Ежели ты, Филипп, и вы, архиереи, согласны принять сии условия, вам дано возвести соловецкого игумена в сан митрополита.
— Возгласи, — ответил от имени клира Пимен.
— Слушайте все! — призвал Басманов и прочитал: «Писано мною, царём. В опричнину ему — митрополиту — ив царский домовый обиход не вступатися. А по супротивничеству из-за опричнины и из-за царского домового обихода митрополита не оставливати. И чтобы митрополит советовался бы с царём и великим князем». — Прочитав запись, Басманов спросил: — Все ли слышали?
— Воистину слышали! — прозвучало хором.
И тогда Алексей подал запись Филиппу, а служитель — перо, обмакнув его в ярославские орешковые чернила.
— Приложи свою руку, владыка, — попросил Басманов.
Гусиное перо легко, а показалось оно соловецкому игумену и бывшему воеводе тяжелее палицы. Знал он, что подписанная его рукой запись приобретала силу клятвы и нарушение её по законам Ивана Грозного было чревато, грозило смертной казнью. Но Филипп подписал бумагу твёрдо, загодя ведая, что нарушит сию запись, порождённую не волей Всевышнего, а сатанинской силой.
Ещё через день при стечении тысяч россиян в Архангельском соборе Кремля состоялись Божественная литургия и поставление игумена Филиппа Колычева на престол Русской православной церкви. Ему желали благополучного стояния и долгих лет жизни. Он ведал, однако, что ни того, ни другого не будет. Провидческим взором он видел, что в грядущие дни и недели его ждут сеча за сечей. Он был готов к тем сечам, потому как знал крепость своей руки, силу своего духа и ясность ума. Ведома была ему и сила венценосного противника. Одного он, как честный воин, не знал — коварства царствующего Иоанна.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
СУПРОТИВНИКИ
Всего лишь один день длилось торжество по случаю посвящения в сан митрополита всея Руси Филиппа Колычева. Чин возведения совершили не как должно. Правда, царь Иван сам вручил Филиппу посох апостола Петра из животворящего древа, сам надел панагию. Иван Грозный хотел казаться ласковым, обходительным и был бы похож на такого человека, если бы не глаза. Не в его силах было погасить в них зловещий блеск. Филипп видел такой взгляд в тайге, когда на него с дерева смотрела рысь. И сказал царь такие слова, кои никак не могли быть приняты за искренние: