Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— На Руси меня поедом едят бояре. Посему был я, братец Владимир, в Кирилло-Белозерском монастыре и думаю в близкое время уйти от мира да в той славной обители бренные дни дожить. А ежели и там покоя не найду, братец любезный, попрошу королеву аглицкую Елисавету приют мне и чадам моим дать.
— Полно, царь-батюшка, брат мой любезный, печаловаться. Царство под тобой крепко стоит.
— Как же оно может стоять, ежели благожелателей у меня нет? Да и ты не устоишь без них, как оставлю тебе трон.
Так или иначе шёл тот разговор с глазу на глаз, мало кому ведомо. Но
— Говорю тебе, владыка: остудись и не мешай мне выводить крамолу в державе и крепить царскую власть, кою готовлю для сыновей.
А Филипп всё хотел заглянуть в глаза Ивана, прочитать в них помыслы тайные и выведать душевное состояние. Но царь так ни разу и не глянул на митрополита. Однако и такое поведение царя дало повод Филиппу сказать последние жёсткие слова. Он тоже знал, что царь тайно посещал Кирилло-Белозерский монастырь, и причину ведал. Оттого, не думая о последствиях, твёрдо произнёс:
— Твой недуг подозрительности и недоверия к своим подданным, великий государь, нужно лечить не мешкая. И ежели ты надумал в молении очистить себя и принять постриг, исполни сие. Кирилло-Белозерская обитель достойно примет тебя в иноки. И тогда держава избавится от опричнины, вздохнёт вольно.
Проговорив эти слова без сомнения в своей правоте, митрополит покинул царский покой. Он ушёл с гордо поднятой головой, твёрдо зная, что быть ему отныне в опале и не избежать судьбы славного россиянина Ивана Петровича Фёдорова. То была печальная, но провидческая мысль.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
СУДНЫЕ ДНИ
Расправы над подданными, их казни, захват опричниками чужого имущества, чужих земель — всё это не прошло даром для Ивана Грозного. Летом 1568 года царь вдруг обнаружил, что к нему никто из иноземных государей не шлёт послов. Купцам было запрещено везти свои товары в Россию. Иван Висковатый боялся встречаться с Грозным, потому как царь требовал наладить добрые отношения с европейскими державами. Призвав, наконец, думного дьяка к ответу, царь Иван спросил:
— Почему Швеция грозит мне войной? Что кроется за молчанием аглицкой королевы Елисаветы? —
Иван Висковатый выкручивался из незавидного положения как мог. Но думному дьяку приходилось вновь и вновь приносить царю дурные вести. Как-то во время вечерней встречи с царём глава Посольского приказа принёс протест Турции. Могучая держава потребовала от Ивана Грозного отступиться от Казанского и Астраханского ханств. Сказано было и об опричнине: «Не разгонишь оную, пойду войной на тебя», — грозился турецкий султан.
Вести с рубежей державы поступали одна неприятнее другой. Висковатый шёл к царю на доклады с душевным трепетом. И было отчего. Лишь только думный дьяк появлялся в покое, как царь начинал метать в него молнии, хватался за посох. Высокий, крепкий телом и духом думный дьяк начинал заикаться, плакать и просить у царя пощады:
— Милостивый государь, царь-батюшка, не гневайся на меня, ни в чём нет моей вины. Уж лучше лиши службы!
— Ишь, заячья болезнь пришла! — кричал царь. — А мне каково?! — И требовал: — Говори, что там у тебя? Но милости не жди! Знаю теперь доподлинно, что послы твои скверно исполняют дело.
— Скверно, государь-батюшка, иное. Их не пускают в иноземные державы, — отвечал Висковатый. — Да и как пускать, ежели Швеция порушила мир с Россией и её войско идёт к нашим рубежам? Ещё английская королева Елизавета прислала грамоту, в коей сказано, что она не желает заключать с тобой, государь, военный союз. Ещё литовцы проявили коварство и приступом взяли сторожевую крепость близ Полоцка.
Гневный царь бросил в думного дьяка серебряный кубок.
— Говори, тать, что за крепость?!
— Улу называется, царь-батюшка, — увернувшись от кубка, ответил думный дьяк.
— Вон! — закричал Иван Грозный. — Видеть тебя не хочу!
Висковатый скрылся за дверью. Дня три царь не звал его. А как позвал, тот принёс ему новую чёрную весть, коя окончательно добила Ивана Грозного.
— Царь-батюшка, ноне тебе только одно подмётное письмо. Ты уж не серчай и не читай его.
— Как это не читать? Дай сюда! — потребовал царь.
Думный дьяк подал ему письмо и отошёл поближе к двери.
Иван развернул бумагу. Читая, он побледнел, на лбу выступил обильный пот. Письмо было коротким, но сказанное в нём потрясло царя. Он и раньше подозревал, что в его родословной кроется какая-то тайна. Да и говорили ему о том в глаза. Тот же князь Фёдор Овчина во хмелю выложил. Он тогда ещё не поверил. Теперь, похоже, правда проявилась вовсе. Неизвестный писал, что он, государь Иоанн, не есть русский человек, потому как отец его — ведомый многим отшельник Ипат, в прошлом пленный кавказский князь, принявший православную веру. И про мать было сказано, что она полутатарка, полулитовка. И что нет у него права на царскую власть, дескать, пора ему уйти в монастырь и уступить престол истинному наследнику, сыну великой княгини Соломонии и князя Андрея Старицкого — Григорию. Он же скоро объявится, заключалось в письме.