Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Откроется. Так ты пошли за ним не мешкая. — Князь Андрей тяжело вздохнул, — Господи, как всё пакостно на Руси.
События последнего времени в стольном граде сильно подкосили здоровье князя Андрея и вовсе лишили душевного покоя. Он бунтовал против содеянного Глинскими в Москве. По всем статьям трон державы должен быть отдан брату Юрию Дмитровскому. Да был бы он помудрее и похитрее, а не грудь нараспашку, одолели бы скопом Глинских. Теперь всё кануло. И сам он, Андрей Старицкий, не будет бороться за трон, потому как присягнул на верность племяннику Ивану ещё при
— Здравия тебе, батюшка-князь, — сказал Фёдор, переступив порог гостевой палаты.
— Будь и ты здоров, Федяша. Зачем позвал, не ведаешь?
— Догадываюсь. Московские гости тому причиной.
— То верно. А ты знаешь, кто во главе их?
— Нет, батюшка.
— Помнишь, кто тебя из полыньи тянул?
— Век не забуду. Алёшка Басманов?!
— Он самый у гостей за воеводу.
— Да где же он? Я хочу увидеть Алёшу!
— В стороже сидит. Ты мне прежде поведай вот о чём. По какой причине ты сбежал из Москвы и со службы?
Фёдор опустил голову. Не хотелось ему говорить, на что его толкал князь Иван Овчина.
— Норовом не сошлись с конюшим Овчиной-Телепнёвым, князь-батюшка.
— Власть уважать надо, а не норов показывать. Ну да это я к слову. А по сути что?
— В пыточную он меня посылал, вершить неправедное дело. А я отказался.
— И кого же пытать он посылал тебя?
— Велено мне было стоять при катах, когда они повелением Елены Глинской и малого аспида Ивана глаза выжигали князю Михаилу Глинскому. Вот я и отказался.
— Надо же быть такому, чтобы по детской прихоти обезглавить пожилого и родного по крови человека! — Князь Андрей горестно покачал головой. — Вот уж, право, аспиды.
— То-то и оно, князь-батюшка. Тут я и сказал Овчине, что пришёл конец моей службе государю. Я ведь ему не присягал. Потому и умчал под твоё крыло, батюшка. Тебе меня и судить.
— Нет у меня Божьей воли судить тебя. Да нужно послушать, что молвит от имени Овчины твой знакомец и спаситель Алексей Басманов.
— Я с радостью его послушаю. Алёша не скажет вздора.
Князь позвонил в колоколец. Явился дворецкий князь Оболенский.
— Юрий, пошли человека за Басмановым. Пусть приведут сюда.
— Мигом исполним, батюшка.
Когда Юрий Оболенский ушёл, князь Андрей заговорил о наболевшем:
— Ты, Федяша, не питай надежду на то, что Овчина тебя за сей отказ от службы пожурит. У него послухи есть в каждом доме Москвы. И ему ведомо, как ты ходил к ярославским, дмитровским, костромским и иным вельможам. Ведомо ему и то, о чём там велись разговоры. А вот почему он тебя до сих пор не захомутал, того не ведаю и не понимаю. Но впредь берегись.
— Чем-то я ему привлекателен. Но чем, тоже не знаю.
Привели Алексея Басманова. Фёдор встал с лавки, шагнул к нему и обнял.
— Славный побратим, с чем бы ты ни приехал в Старицы, тебе не место в сидельнице.
Алексей тоже обнял Фёдора, но сказал с осторожностью:
— Подожди, Федяша. Вот как выслушает меня князь-батюшка
— Разумно. Так исповедуйся, с чем тебя послал Иван Овчина!
Басманов шагнул к князю Андрею, руку к груди приложил.
— Князь-батюшка, клянусь светлой памятью отца, не ведаю я, с чем послан. Сказано одно: привезти Фёдора в Москву по доброй воле.
— Сам-то ты как мыслишь? — спросил князь Андрей.
— Пока ехал в Старицы, о многом передумал. Да пришёл к одному выводу: за цацки он нас принимает, и Федю и меня. Ведь так и было, когда мы с Федей в Каргополь угодили под надзор наместника. Тогда он нас уверил, что спасает от опалы князя Шигоны и Фёдора Ростовского. Теперь иное что-то затеял, ласково говорил со мной, как отправлял сюда. А я ни одному слову его не поверил. Да и как поверить, ежели со мной четырёх воинов послал!
— И что же, ты будешь сейчас уговаривать Фёдора, чтобы ехал в Москву?
— Упаси Боже! Пусть я в опалу попаду, но ни слова Фёдор от меня о Москве не услышит. Да я и сам, ежели меня отпустите, подамся не в стольный град, а в сторожевой полк на Оку, к вашему князю Оболенскому-Большому. Мы ведь с Федей около года у него служили. Воин я, а не дворцовый пёс. Вот и весь сказ.
Помолчали. Словам Алексея и князь и боярин поверили. У Фёдора к тому было больше оснований. Вместе они тяготы походов переносили, вместе с врагами бились и кровь проливали за родную землю. Наконец, после долгой паузы, Фёдор попросил князя Андрея:
— Князь-батюшка, отпусти Алёшу ко мне. Пусть он у меня погостит, сколько вздумается.
— Отпускаю. А спутников твоих, Басманов, я недельку придержу, пока ты до сторожевого полка доберёшься.
Друзья покидали палаты князя Андрея умиротворённые и жаждущие поговорить в уединении. И хотя они были молоды, но у каждого из них в душе жила озабоченность за судьбу России, которая стояла на пороге смутного времени.
В доме Колычевых Алексея встретили как родного.
— Ну, будь здоров, побратим Федяши, — сказал боярин Степан и обнял его. — Чтим тебя всей семьёй.
Алексей смутился перед домашними Фёдора, но, посмотрев на княгиню Ульяну, забыл о смущении, поклонился ей, тронул за ручонку сына, которого она держала на руках.
— Рад тебя видеть, княгинюшка. Ты такая и есть, как Федяша тебя высвечивал. И сынок твой весь в батю.
Пришло время войти в краску Ульяне. Но её выручила боярыня Варвара:
— Идёмте к столу, родимые. Там и поговорим вдоволь.
Фёдор положил руку на плечо Алексею, повёл его в трапезную.
Басманов погостил у Колычевых всего два дня, насладился спокойствием, тишиной, сердечностью отношений и жалел, что дни пролетели быстро. Вместе с Фёдором и Ульяной они побывали в Покровском монастыре, послушали пение псалмов, исполняемых повзрослевшим Иовом. Такого с Алексеем не бывало. Пение наполняло его душу благостным покоем, на глазах появлялись слёзы, хотелось делать что-то доброе. Видел Алексей, что Фёдор и Ульяна в таком же блаженном состоянии. После литургии, когда покинули храм, Алексей сказал: