Четверги с прокурором
Шрифт:
Но все это выяснилось лишь позже. Как и то, что девушку звали Корина Кергль и что ей не было и двадцати.
Пьянчуга-бомж, грязный-прегрязный и вообще весьма отталкивающий типаж по имени Георг Айринг, обнаружил тело убитой, едва прикрытое сломанными впопыхах ветками, под кустом у одной из отдаленных тропинок парка. На трупе оставалась одежда: по-моему, джинсы и спортивная майка, дело было летом, ну, вероятно, могла быть и легкая курточка, а на ногах сандалии. Никаких документов у погибшей девушки не было, возможно, они были украдены, как предполагалось сначала, когда следствие склонялось к версии убийства с целью ограбления. Дело в том, что в сумочке из джинсовой ткани отсутствовал кошелек. Упомянутая сумочка валялась на траве в отдалении. Именно это мне сразу показалось
Первым подозреваемым стал просмердевший мочой и перегаром Георг Айринг, обнаруживший труп, однако каким бы подозрительным субъектом ни был сей Айринг, насильственные действия данной категории вряд ли можно было приписать ему, учитывая особенности его психики. И второе, согласно результатам вскрытия, к моменту обнаружения – примерно в 10 утра во вторник 13 июля – девушка была мертва по меньшей мере сутки. А на это время Айринг располагал убедительным алиби. И хотя, как я уже неоднократно утверждал, наличие убедительного алиби само по себе способно вызвать подозрение, и в этом правиле случаются исключения. Они и оказались в пользу Айринга: за нарушение общественного порядка (попытка переночевать на главном вокзале), наверное, раз в сотый, как мне сдается, он в ночь с воскресенья на понедельник был помещен в кутузку и выпущен из нее лишь во вторник рано утром.
Самым удивительным было то, что никто не спешил заявлять о пропавшей девушке даже по прошествии нескольких дней. И вот еще что. Один из молодых людей, следователь, бия себя в грудь, утверждал, что лицо этой девушки откуда-то ему знакомо, но он никак не мог вспомнить откуда. Он убеждал всех, что не раз видел ее, и коллеги уже начинали подтрунивать над ним, мол, может, у него с ней случился роман на один вечер. Нет, отвечал он, романа с ней не случалось, но он ее знает, хотя встречаться им не приходилось. И верно: вскоре выяснилось, что мать этого следователя не пропускала ни одной передачи цикла «Золотая осень», иногда даже его приглашала посмотреть ее, и жертва убийства появлялась в ней.
Следователь вспомнил об этом, уже когда мы стали рассылать тщательно отретушированное фото погибшей в газеты и на телевидение, что оказалось совершенно излишним, поскольку в ответ на наш запрос телестудия тут же проинформировала нас о том, как звали жертву. И шквал звонков к нам от узнавших девушку зрителей тоже был запоздалым.
Корина Кергль жила вместе с матерью и сожителем последней. Отца не было, мать давным-давно разошлась с мужем, который жил где-то на севере Германии. С дочерью на протяжении последних нескольких лет у него контакта не было, хотя именно он позаботился и о достойных похоронах, и обо всем, с ними связанном, включая памятник. Но прояснению обстоятельств преступления он ничем не мог помочь.
Перед тем как просмотреть довольно занимательный протокол допроса отчима, составленный двумя следователями, и выслушать их грубовато-меткие комментарии, опишу вам свой визит к ведущему «Золотой осени» Гансу Вилли Доману на его виллу в Грюнвальде. Не мог я упустить возможности лично встретиться с такой знаменитостью.
Первое впечатление – насколько оно временами обескураживает. И обстановка, и супруга герра Домана – все, как говорится, в полном соответствии. Ни следа дурновкусия, чувство меры, достоинство. Фрау Доман – ухоженная, любезная женщина, сам приторный телеведущий – интереснейший собеседник, человек широкого кругозора, тактичный, внимательный. Я даже возмечтал пригласить его как-нибудь в нашу компанию за закрепленный за нами столик в заведении, о котором я уже упоминал, жаль вот только, что визит мой к нему был продиктован служебными обязанностями и что при его занятости трудновато было бы выкроить время для подобных посиделок.
Ко времени моего визита герр Доман уже знал о гибели своей помощницы. В воскресенье проходила запись последней передачи, в которой участвовала и Корина. Мимика герра Домана при упоминании записи говорила сама за себя. Он был человеком, бесспорно, умным и, следовательно, не лишенным некоторой доли цинизма. Дело в том, пояснил он, что подобные передачи – лишь имитация прямого эфира, на самом же деле они всегда идут в эфир в записи, ибо старички – народ непредсказуемый. Короче, Корина также участвовала в записи, она, как обычно, лихо вручила букет очередному престарелому герру, а затем, простившись со всеми до вторника, ушла. Правда, во вторник на студии она не появилась, чего за аккуратной и добросовестной девушкой не водилось. В подобных случаях, по словам герра Домана, она всегда заранее предупреждала его. Ну а потом, печально изрек герр Доман, все поняли почему. Он еще тогда рассердился на нее, – но ведь, знаете, телевидение – такая штука, там постоянно на нервах, – за то, что ему на ходу приходится подыскивать другую девушку для вручения букетов.
Нет, уверил меня герр Доман, нет, ничего странного тогда в воскресенье он в поведении Корины не заметил. Она была такой же, как всегда, хотя особо на «душевные переживания» – именно так и выразился герр Доман – он внимания не обращал. Но все же может рассказать кое о чем, что, по его мнению, представит для нас определенный интерес. Нечего удивляться, что в семье девушки не хватились. Это вообще весьма необычная семья или, скорее, «пожалуй, уже обычная», как выразился герр Доман. Мать сожительствует с человеком, который, если ему не изменяет память, наконец с великим трудом достиг уровня развития тринадцатилетнего, причем исключительно в аспекте чистого гедонизма. То есть поставил крест на всяческой трудовой активности. Палец о палец не ударял семьи ради. На что она жила, остается загадкой, ибо и мать Корины была женщиной без профессии. Будто бы числилась доцентом в частном учебном заведении, где преподавали науку обретения самого себя. Вроде читала там лекции на эзотерические темы. С этого, понятное дело, не разживешься, и единственным регулярным поступлением оставались доходы Корины. До рокового дня. В общем, семья вряд ли могла претендовать на роль трамплина для прыжка в благополучное будущее, тем более что Корина не очень-то охотно расставалась со своими нажитыми хоть и не потом и кровью, но все же самостоятельно деньгами в пользу семьи, отчего, как нередко жаловалась девушка ему, герру Доману, в семье дело доходило до скандалов, если не до рукоприкладства.
– Вы верите, – поинтересовался я, – что, вероятно, этот ее отчим…
– Думаю, вряд ли, – понял меня с полуслова Доман, – вы просто не видели этого недо…
И, поняв, что вот-вот выйдет из рамок приличия, герр Доман осекся.
– Понял, – пришел к нему на помощь я. – Понял.
– Из-за каких-то разногласий по поводу денег – нет, – продолжил телеведущий. – Тут, скорее, по несколько иным причинам.
– По каким же?
– По словам несчастной Корины, в этой семейке царил самый настоящий беспредел. И то, что девушке все же удалось кое-чего добиться в жизни, не пасть окончательно, – чудо. Нет, скорее, не чудо, а просто жесткое неприятие порочных устоев.
– Но ведь из-за этого…
– Нет-нет, я имею в виду другое. Корина открыто ничего не говорила, лишь намеками. В общем, этот ее отчим был… как бы это сказать… ну, не совсем к ней равнодушен, что ли.
– А она к нему соответственно равнодушна?
– Именно. Именно так все и было.
– Известно ли вам, – решил огорошить его я, – что результаты вскрытия показали, что Корина была на четвертом месяце беременности?
Да простят меня мои слушатели, я до сих пор об этом умалчивал.
У Домана отвисла челюсть.
– Но это ведь… Нет-нет, разумеется, мне об этом ничего не было известно, – ответил он после паузы.
– Как долго вы знали Корину?
– Она пришла к нам, едва ей исполнилось восемнадцать. Мы принимаем только совершеннолетних. То есть без малого год назад.
Поблагодарив герра Домана, я откланялся.
А теперь – я слышу сигналы – пора перейти в гостиную. Жуть, да и только, вот что я вам скажу. Этот скрипичный квартет Бартока – настоящий Эверест. И все же не решиться ли нам взойти на него? Строго говоря, вам следовало бы позаботиться о более искусном альтисте, чем я.