Четверо детей и чудище
Шрифт:
— Ты обязательно придумаешь, Роз. Ты молоток, — сказала Шлёпа. — А если ничего не придумается, все равно у нас была целая куча классных желаний — мои особенно, — и вообще здорово было. Я тоже думаю, что это самые лучшие каникулы в мире.
— Ох, Шлёпа! — Я тоже обняла ее.
— Так, не раскисаем, — тут же сказала Шлёпа. — Пошли выскребем шоколад из миски, Робс уже наделал свои печенюги.
Моди нас опередила. Она со счастливым видом вылизывала миску — рот, щеки и даже уши у нее были
— Она сама уже как шоколадка. — Шлёпа подхватила ее на руки.
— Тогда хочу мороженое! — сказала Моди, и мы все рассмеялись.
Моди, видимо, не забыла о вчерашней потере: по дороге в лес нам попался фургон мороженщика, и она подняла целую бучу. Но Элис была непреклонна.
Мы воздали должное роскошному пикнику.
— Троекратное ура Элис и ее чудесным пикникам, — сказал папа и поднял бокал.
— Ура, ура, ура, — помявшись, отозвались мы.
— И маленькое ура мне и моим шоколадным хрустикам, — сказал Робби.
— Можно мы пойдем поиграем? — спросила я.
— Бизьянка! — сказала Моди, расплывшись в улыбке. Элис вытерла ей мордашку влажной тряпкой, но нос у нее все равно остался в шоколадных крапинках, как будто в веснушках.
— Идите играйте в свою обезьянку, — благодушно разрешил папа.
Мы подошли к яме, Шлёпа и Робби выжидательно посмотрели на меня. Я все пыталась придумать что-нибудь замечательное — но теперь была ученая и знала: псаммиад умеет показать оборотную сторону любого желания.
— Ну что, решила, Роз? — спросила Шлёпа.
— Нет! — простонала я, когда мы начали копать.
— Может, спросить у псаммиада, пусть посоветует? — предложил Робби. Он прихватил с собой лёвушку, и тот пластмассовыми лапами копал вместе со всеми.
— Можно попробовать, хотя, по-моему, в какой-то книжке Эдит Несбит есть про то, что псаммиад советов не дает, хоть ты тресни, — сказала я.
— Как подумаешь, что он в каких-то еще книжках, — странно так. Я б хотел, чтобы про меня в книжке написали, как про того Роберта, — сказал Робби.
— Может, когда-нибудь и напишут, — сказала Шлёпа. Она посмотрела на меня. — Ты была детской писательницей, когда мы богатыми и знаменитыми стали, так что придется тебе, Розалинда, эту книжку писать, кому ж еще.
— Я в жизни целую книжку не накатаю, — смутилась я, но от одной мысли об этом сердце забилось сильнее. А также от физической нагрузки.
Мы выкопали довольно глубокую яму, но не нашли ни мохнатой лапы, ни большого уха.
— Где же ты, псаммиад? — Шлёпа усердно загребала песок.
— Бизьянка, бизьянка? — позвала Моди и поскреблась.
Мы копали, и копали, и копали — и ничего.
— Такими темпами мы и правда до Австралии докопаем, — пропыхтел Робби.
— Народ, вы же не думаете всерьез, что он ушел? —
— В Австралию?
— Да куда угодно. Или кто-нибудь его нашел и унес. Раньше он никогда так глубоко не забирался.
— Только бы он нашелся, — сказал Робби. — Будет ужасно обидно, если мы с ним не попрощаемся. — Он лег на дно ямы, которую мы успели выкопать. — Выйдите, пожалуйста, в самый последний раз! — позвал он.
— Нам только одно последнее-распоследнее желание! — взмолилась Шлёпа. — Хотя было бы здорово на следующей неделе еще пару-тройку пожелать.
— Милый псаммиад, пожалуйста, выходите, давайте хоть попрощаемся, — сказала я.
— Бизьянка! Бизьянка, бизьянка, бизьянка! — позвала Моди.
Глубоко под землей вдруг что-то зашевелилось. Из песка высунулся один глаз-стебелек и сердито уставился на нас. Потом второй.
— Ой, это вы, милый псаммиад! — обрадовался я.
Показалась псаммиадова сморщенная мордочка. Уши у него подрагивали.
— Разумеется. Кто же еще? Я тут единственный житель. Горе тем кроликам и грызунам, что попробуют вырыть себе здесь нору, — сказал псаммиад, весь целиком вылезая из песка. Он потянулся и зевнул во весь рот, глаза на тонких стебельках заколыхались. — Батюшки, до чего же спать хочется. Вы что же это все тут вверх дном перевернули? Опять желание хотите? Желание-желание-желание. Вечно вам мало, вечно вы недовольны.
— Мы очень-очень довольны, милый псаммиад. Вы были необычайно любезны и добры. Простите за дерзость, но не могли бы вы исполнить еще одно, последнее желание? — попросила я.
— Ну если только одно, — сказал псаммиад. — Потом я, пожалуй, залягу на какое-то время в спячку. Вчера пришлось очень глубоко зарыться, чтобы уберечься от этого омерзительного ливня. Прошу прощения, у меня до сих пор усы дрожат при одной мысли о нем. Я чуть было не вымок. Но когда я наконец погрузился в чудесный сухой песочек, меня одолела непривычная слабость. Я изнурен ежедневными трудами. Мне нужно отдохнуть и восстановить силы.
— Конечно, мы все понимаем, милый псаммиад. — Робби сочувственно погладил чудище.
— Значит, одно желание можете? — спросила Шлёпа. — Милый, добрый, чудесный, суперщедрый, уважаемый псаммиад?
Псаммиад качнулся туда-сюда на задних лапах, лениво поскреб мохнатое пузо. Внимательно посмотрел на всех нас, вращая глазами.
— Всего одно, последнее желание, — сказал он наконец.
— Ура! — завопила Шлёпа.
Псаммиад подпрыгнул от неожиданности и возмущенно захлопал ушами:
— Не могла бы ты больше не кричать мне в ухо? У меня весьма тонкий и чувствительный слух, и всякий раз я испытываю страшные мучения.