Четвертое сословие
Шрифт:
— Он просто тебя проверяет. Он точно знает, кто такой Арбутнот и когда он приступит к своим обязанностям. Когда ты сможешь снова побывать в русском секторе, не вызывая подозрений?
— В следующую среду или четверг у меня плановая встреча с русскими по поводу поставки бумаги.
— Хорошо. Если «случайно» окажешься неподалеку, зайди к Тюльпанову и скажи, что не смог вытянуть из меня никакой информации об Арбутноте.
— А это не вызовет у него подозрений?
— Нет, он скорее начнет подозревать тебя, если окажется, что тебе что-то известно об этом человеке.
На
— Сколько еще предлогов ты придумаешь, чтобы оттянуть отъезд? — возмущалась она.
Дик не стал отвечать. Не глядя на нее, он схватил свою трость и фуражку и выскочил за дверь.
Рядовой Бенсон отвез его прямо в контору, и, не успев войти в кабинет, он немедленно вызвал к себе Сэлли. Она вошла с пачкой документов на подпись и приветливо улыбнулась. Час спустя она вернулась за свой стол и чувствовала себя так, будто побывала в мясорубке. Она предупредила всех, чтобы до конца дня они держались подальше от капитана, потому что он в самом дурном расположении духа. К среде его настроение не улучшилось, и в четверг вся команда вздохнула с облегчением, узнав, что его не будет в конторе весь день.
Около десяти утра Бенсон привез его в русский сектор. С кожаным саквояжем в руке Армстронг вышел из джипа и приказал водителю возвращаться в британский сектор. Он прошел через огромную арку к конторе Тюльпанова и с удивлением обнаружил, что у входа в здание его ждет секретарша майора.
Не говоря ни слова, она повела его по вымощенному булыжником двору к большому черному мерседесу, открыла дверцу, и Армстронг сел на заднее сиденье рядом с Тюльпановым. Мотор уже работал, и, не дожидаясь указаний, водитель выехал на площадь и двинулся в сторону автобана.
Майор не выказал никакого удивления, когда Армстронг передал ему разговор с Форсдайком и сообщил, что не сумел ничего узнать об Арбутноте.
— Они тебе пока не доверяют, Любжи, — пояснил Тюльпанов. — Понимаешь, ты — не один из них. И, возможно, никогда им не станешь.
Армстронг нахмурился и стал смотреть в окно.
Выехав за черту города, они взяли направление на юг в сторону Дрездена. Через несколько минут Тюльпанов нагнулся и передал Армстронгу небольшой потрепанный чемоданчик с инициалами «К.Л.».
— Что это? — спросил Дик.
— Все имущество, оставшееся после славного майора, — ответил Тюльпанов. — Во всяком случае, то наследство, на которое может рассчитывать его вдова. — Он протянул Армстронгу плотный коричневый конверт.
— А это? Еще какое-то наследство?
— Нет. Это сорок тысяч марок, которые Лаубер заплатил Шульцу за пакет акций «Дер Телеграф». Видишь ли, если в дело замешаны британцы, я всегда стараюсь действовать по правилам. «Играй, играй и не сдавайся!»[14] — сказал Тюльпанов и после небольшой паузы добавил: — Полагаю, теперь у тебя есть все необходимые документы.
Армстронг кивнул и спрятал конверт в кожаный саквояж. Он снова отвернулся и стал смотреть на мелькавший за окном пейзаж. Он был потрясен видом разрушений и не понимал, почему они ничего не восстанавливают — ведь война уже кончилась. Он обдумывал, как вести себя с госпожой Лаубер, и молчал всю дорогу, пока они не подъехали к окраине Дрездена.
— Водитель знает, куда ехать? — спросил Армстронг, когда они миновали указатель ограничения скорости до 40 километров.
— Разумеется, — ухмыльнулся Тюльпанов. — Ты не первый, кого он везет к этой пожилой даме. Он владеет информацией.
Армстронг бросил на него недоуменный взгляд.
— Вот поселишься в Лондоне, Любжи, и кто-нибудь объяснит тебе смысл этого выражения.
Через несколько минут они остановились в центре около мрачного бетонного многоквартирного дома, который выглядел так, будто в него только вчера попала бомба.
— Квартира шестьдесят три, — сообщил Тюльпанов. — Лифта, правда, нет, Любжи, так что придется тебе карабкаться наверх ножками. Хотя уж в чем-чем, а в этом ты особенно хорош.
Армстронг вышел из машины, держа в руках свой кожаный саквояж и потрепанный чемоданчик майора, и зашагал по заросшей дорожке к подъезду довоенного десятиэтажного дома. Он поднялся по бетонной лестнице, радуясь, что госпожа Лаубер живет не на последнем этаже. На шестом этаже он свернул в узкий неоштукатуренный коридор и остановился перед дверью, рядом с которой на стене красной краской была намалевана цифра «63».
Дик постучал тростью по стеклу, и через несколько минут дверь открыла пожилая женщина. Казалось, она ничуть не удивилась, увидев у себя на пороге британского офицера. Она провела его по убогому темному коридору в крошечную холодную комнату с окнами, выходившими на точно такой же десятиэтажный дом. Армстронг сел напротив нее рядом с электрообогревателем, в котором работала только одна пластина из двух.
Старуха съежилась на стуле, закутавшись в рваный платок, и Армстронга охватила дрожь.
— Я видел вашего мужа в Уэльсе незадолго до его смерти, — начал он. — Он попросил меня передать вам это. — Он протянул ей потрепанный чемодан.
Госпожа Лаубер похвалила его немецкий, потом открыла чемодан, достала оттуда фотографию в рамке, на которой была изображена с мужем в день свадьбы. Следом появилась фотография молодого человека — вероятно, их сына, решил он. По ее печальному взгляду Армстронг понял, что он, видимо, погиб на войне. Потом она вытащила еще несколько вещей, в том числе сборник стихов Райнера Марии Рильке и старые деревянные шахматы.
Последними она достала три медали мужа. Потом подняла голову и с надеждой спросила:
— Он передал с вами какое-нибудь сообщение для меня?
— Только что он скучает. И еще он просил, чтобы вы отдали шахматы Арно.
— Арно Шульцу, — вздохнула она. — Вряд ли он еще жив. — Она помолчала. — Понимаете, бедняга был евреем. Мы потеряли с ним связь во время войны.
— Значит, я возьму это на себя и постараюсь выяснить, что с ним, — Армстронг наклонился и взял ее за руку.
— Вы так добры, — сказала она, вцепившись в него костлявыми пальцами. Она не сразу отпустила его руку. Потом взяла шахматы и протянула ему. — Я очень надеюсь, что он еще жив, — произнесла она. — Арно был чудесным человеком.