Четвертый батальон
Шрифт:
— Мама, пощади, — говорю я ей, — поверь, завтра я опять захочу кушать.
Я с трудом поднимаюсь из-за стола. Вся семья хочет проводить меня до казармы, где я должен сесть в машину, идущую в Лас-Навас. Я отговариваю родных. Наконец, отражена и эта семейная атака. Я иду в штаб, предъявляю свидетельство о выздоровлении и, получив место в машине, мчусь по направлению к Гвадарраме. Непрерывная канонада сопровождает нас в течение всего пути. В Лас-Навасе меня поражает полное отсутствие людей на улицах. В штабе полка я встречаю командира полка товарища Маркоса. Он дружески жмет мне руку и, улыбаясь, сообщает:
— У меня приготовлены для вас две звездочки.
Две
— Обстановка не позволяет, к сожалению, произвести все с необходимой по уставу торжественностью.
Обычную церемонию посвящения в чин командир полка заменяет несколькими деловыми и товарищескими пожеланиями. Он передает мне содержание приказа военного министра и прикрепляет к рукаву моего комбинезона две звездочки.
— А пока что оставайтесь в штабе. — И он коротко рассказывает о начавшейся два часа назад ожесточенной артиллерийской подготовке.
Я чувствую по тревожному лицу Маркоса, что он говорит далеко не все. Я упрашиваю его отпустить меня в окопы. В конце концов, он дает свое согласие.
— Теперь вы человек многосемейный, — говорит на прощанье Маркос, — и у вас немаленькая семья — пятьдесят человек. Заботьтесь о них.
Один из штабных командиров идет со мной к домику, превращенному в оружейный склад, и передает распоряжение командира списать с меня винтовку и выдать автоматический пистолет. Эта процедура, — пока я расстаюсь с винтовкой, оружием бойца и сержанта, и получаю пистолет, — занимает добрых двадцать минут. Потом я спешу по хорошо знакомой мне дороге к окопам четвертого батальона. Здесь стелется дым, земля вскопана бесчисленными воронками от снарядов, в горле першит от непривычного после длительного перерыва запаха серы. Орудийный грохот нестерпим. В бой ввязываются пулеметы.
Прежде чем я успеваю различить в далеких окопах моих товарищей, проходит полчаса быстрой ходьбы. Кто-то машет мне красным платком; меня узнают по белой повязке, выделяющейся на синем комбинезоне. Я бегу к окопам. И вдруг я слышу, как по чьей-то команде грянула шуточная песенка, на мотив пионерского марша «Саммос пионерос». У самого окопа друзья подхватывают меня на руки и влекут вниз. Певцы прыгают на одной ноге и держатся за ухо, — так у нас исполняют эту веселую песенку. Луканди обнимает меня, в руках у него еще красный платок. Это он размахивал мне. Страшный артиллерийский грохот не мешает всем шумно выражать свои чувства. Только Попэй серьезен и не участвует в веселье. Наш «профессор чистоты» еще больше растолстел и неописуемо грязен. Он сидит в воронке, вырытой снарядом. Воронка наполнена водой, но Попэй невозмутим в своей новой роли связиста. В руках у него телефонная трубка. Он безмолвно кивает мне в знак приветствия.
— Тебе везет, — кричит Фелисе. — С госпитальной койки прямо в бой.
Луканди берет меня за рукав и отечески говорит:
— Поздравляю со звездочками, товарищ лейтенант.
Мы пробираемся по окопу. Капитан приводит меня к моему взводу. Под свист пуль и разрывы снарядов Луканди представляет меня бойцам как их нового лейтенанта. Не знаю, сколько времени он бы говорил, если бы его не прервал упавший рядом снаряд. Мы застываем на месте. Пункт связи, в котором только что стоял Попэй, разрушен до основания. Мы еще ниже приседаем к земле, придавленные потоком воздуха от пронесшегося над нами снаряда, Но неужели Франциско убит? Большая лужа начинает вдруг шевелиться, и из воды поднимается
— Подпустить противника на триста метров и уничтожить.
Луканди оборачивается к нам и громко отдает команду:
— Прекратить разговоры!
Воцаряется тишина. Мы ждем, что скажет сейчас своим бойцам капитан четвертого батальона.
Взятие Сиерра-Картахены
Лучшей погоды для боя, чем сегодня, нельзя и выдумать. Идет мокрый и густой снег, дует пронизывающий ветер, под ногами хлюпает жидкая грязь. Мы безмолвны и неподвижны. Пулеметный град проносится над окопами. Со звонким гулом, поднимая тучи камней, разрываются снаряды. Артиллеристы работают лучше пулеметчиков, — это мы вынуждены признать с сожалением.
— Не начинать стрельбу без приказа, — говорит наш командир, — и главное — стрелять лучше врага.
Вот и вся его речь. Но даже сейчас, когда весь воздух полон смертоносными звуками и до вступления в бой остаются только минуты, эта речь вызывает у всех нас невольную улыбку. Луканди говорит, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону. Невеселые чувства, которые овладевают некоторыми бойцами, исчезают.
— Умеет наш старик разогнать тоску — вот человек! — восторженно шепчет мне Панчо и от имени всех бойцов заявляет капитану: — Мы не умеем плохо стрелять, товарищ Луканди, да у нас и патронов не так много, чтобы не попадать в цель.
Мы ожидаем приказа о начале стрельбы. Одинокий выстрел, пусть даже случайный, всегда находит много подражателей, и мы, во избежание беспорядочной перестрелки, следим друг за другом. Бойцы спокойны, как никогда, а ведь они впервые попали под такой сильный обстрел. Враг уже недалеко. Высокий холм — очень выгодное прикрытие — скрывает противника. Оттуда уже ведут огонь мортиры. Каждый давно выбрал себе место и врос в окоп. Неприятель нащупал наши траншеи. Снаряды разрываются в катастрофической близости. Земля сотрясается. Гафос чертыхается и шепчет мне:
— Да это ж настоящий Везувий.
Но вдруг окоп точно проваливается, и мы куда-то сползаем с насиженных мест. Перед глазами встает непроницаемая земляная завеса.
— Оставаться на месте, — приказывает Луканди, когда бойцы со всех сторон ринулись на помощь моему взводу. Мы поспешно отгребаем землю и вытаскиваем наших товарищей. Снаряд угодил на сей раз точно. «Заботьтесь о вашей новой семье», — вспоминаю я напутственные слова Маркоса. Как скоро, однако, смерть посетила нас! Я еще не знаю, даже имен первых моих павших товарищей по взводу. Сержант упавшим голосом подсчитывает потери. Три убитых и семь раненых. От горестных мыслей нас отвлекает Луканди.
— Внимание! — кричит он. — Не будем печалиться, друзья. Мы понесли немалые жертвы, но живых нас больше.
Он произносит эти слова с неукротимой силой и мужеством. Да, живых нас больше. Впоследствии мне приходилось часто вспоминать слова Луканди.
Повидимому, нам суждено встречаться только с марокканцами. Подбадривая себя гортанными, совершенно неподражаемыми звуками, катится лавина мавров. Мы спокойны: четвертый батальон не раз уже сталкивался с ними.
Главное — правильно рассчитать. Вот оно, мгновение, чутьем угадываемое. Сейчас, когда все мы избрали себе мишени и готовы в любую долю минуты открыть уничтожающий огонь по врагу, слышится голос командира батальона: