Четвертый Рим

Галечьян В.

Прежний хранитель Древа, отец нынешнего, сказал жене Адама: "Нет, не умрете, но знает Бог, что в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло". Так все и произошло, и отлучили от Древа Адама и Еву, дабы они не стали как боги, а поддержавших их ангелов свергли с небес.

Не забыли первые потомки пралюдей полюбившего их Змия. Во всех концах земли появлялись у Змия святилища, а при нем служители. Весталки хранили его пуще ока, авгуры почтительно вопрошали, вакханки вплетали в прически, каиниты и орфиты отбивали поклоны как Создателю, гностики и византийцы отбивали изображение Гада на камне, а врачи лечили змеиным ядом.

Внезапно идиллию созерцания нарушили звонкие голоса прихожан, спустившихся с холма. Юноша очень обрадовался пришедшим

и бросился разыскивать отца Климента, но тот задержался, исполняя молитву. Решив дождаться священника, Луций присел на траву возле своего прежнего места, оккупированного перебирающим четки бурятом. Буддист непрерывно бубнил:

Уничтожение непознавания необращения незнания... Уничтожение побуждений предрасположений прошлых рождений скрытых впечатлений... Уничтожение образа представления суждения всякой станции мыслительной субстанции... Уничтожение человеческой нормы фантома имени и формы... Уничтожение осязания обоняния ощущения зрения слуха и духа...

Между сидящими вдруг возник Эскулап, однако они даже не обратили на него внимания.

— Только неразумный может давать систему и только неразумный способен следовать ей, копировать, подражать, приспосабливаться, соглашаться, подавлять себя, — шепнул Луцию возмущенный уж, затем фыркнул и исчез под землей.

Не прервавшийся ни на мгновение бурят невозмутимо продолжал пересказ важнейшей буддийской формулы об уничтожении причинной связи:

Уничтожение внешнего и внутреннего миров соприкосновения... Уничтожение возникающего от него ощущения... Уничтожение жизненной жажды жжения... Уничтожение добродетели пророка порока цепляния за существование... Уничтожение кругооборота рождения... Уничтожение на этом свете нахождения... Уничтожение старости смерти боли скорби отчаяния... Уничтожение целого царства страдания.

В это время ассириец развязал пояс, вытащил из него кошелек размером с детский носок, потряс им в воздухе; демонстрируя содержимое, высыпал на ладонь несколько золотых монет и вновь завязал пояс. Ван и танцовщица завороженно следили за манипуляциями перса, невольно сдвигаясь к золоту.

— Мудрый наслаждается щедростью и становится тем счастливым в этом мире, — меланхолично заметил буддист, поднимая голову. Затем, желая остановить движение к золоту китайца, обратился как бы к Луцию: — Разумный ученик Будды не должен брать нигде ничего, что ему не дано; он не должен и поручать другому брать что-либо, ни подталкивать его к тому, ни одобрять, когда кто-то что-либо берет.

Замечания бурята вызвали лишь оглушительный хохот ассирийца.

—

Разумному ученику ничего не дано, а вот неразумному не ученику, — вызывающе похлопал он себя по поясу и подмигнул танцовщице, — ему как?

Выведенный из равновесия мыслями о богатстве ассирийца, Ван ослабил контроль над женщиной, и вновь ему на помощь пришел бурят.

— Разумный да избегает нецеломудренной жизни как кучи раскаленного угля.

— Так раскаленным угольком за цвет волос и пыл в некоторых областях всегда звали меня! — захохотал ассириец, подмигивая танцовщице, и придвинулся к ней вплотную, нашептывая какие-то веселые историйки на ушко.

— Неспособный вести себя целомудренно, да не присвоит себе жены другого, — продолжал свое бурят.

— Вот еще! — тут же возмутилась танцовщица. — Чья это я жена?

— Моя! — вдруг воскликнул Ван, у которого от наглости ассирийца перехватило дыхание, и притянул женщину к себе.

— Я свободная, эмансипированная женщина, — воскликнула танцовщица. — Нечего меня лапать! — и вновь повернулась к ассирийцу.

Ван вскочил и стал махать руками, напрыгивая на ассирийца и крича:

— Я требую материальную сатисфакцию! Озадаченный ассириец, пытаясь удержать распалившегося китайца, не рассчитал сил, сжал того слишком сильно, и Ван, дико захрипев, повалился на землю. Непредсказуемая танцовщица с размаху оттолкнула ассирийца так, что тот, потеряв равновесие, рухнул на траву, чуть не раздавив бурята, и бросилась к китайцу.

Буддист подал руку помощи ассирийцу, и тот, озадаченный русским темпераментом, отошел в сторонку и угрюмо застыл, скрестив руки на груди. Наконец он достал из своего бездонного пояса флягу с вином, дабы запить происшедшее.

Благостные прихожане, не обращая внимания на заблудших, затянули псалом:

Безрассудные страдали за беззаконные пути свои и за неправды свои... Но воззвали к Господу в скорби своей, и Он спас их от бедствий их...

Блаженно водивший в такт пению приподнятой головой Эскулап презрительно зашипел, заметив, как бурят с благосклонной улыбкой усадил юношу рядом с собой, и начал наставлять все тем же спокойным, воистину божественным голосом:

— Ведомы ли тебе притягательные формы, звуки, знаки, ощущения, прикосновения. Предаешься ли ты им, привязан ли к этим удовольствиям?

— Да, — заглянув себе в душу, уверено ответил Луций.

— Эти-то оковы и служат препятствием на твоем пути, — задумчиво заключил бурят и продолжил: — А как ты считаешь, есть ли у тебя жена?

— Есть! — твердо ответил Луций, вспомнив Лину.

— А милосерден ли ты или жесток сердцем?

— Жесток, — не задумываясь ответил юноша, вспомнив, как невнимателен был к ней всегда.

— А злонамерен ты или дружественен?

— Злонамерен, — ответил Луций, вспомнив, как часто обижал брата.

— А порочны твои помыслы или чисты?

— Порочны, — вздохнул юноша, вспоминая желание обладать Линой.

— А владеешь ты своими чувствами или нет?

— Нет, конечно!

— Про тебя следует сказать: это пустыня! Это лесные дебри! Это погибель! Сейчас ты ожесточен сердцем, а Брахман милосерден, ты злонамерен, а Брахман дружественен, твои помыслы порочны, а помыслы Брахмана чисты, ты не владеешь своими чувствами, а Брахман владеет.

— Как увидеть вашего Брахмана? — решил поторопить бурята Луций.

— Порой вступает в поток бытия достигающий наивысшего совершенного просветления благословенный наставник. Увидев своим оком и постигнув своим опытом этот мир, он дает узнать его другим в учении прекрасном звуком и смыслом...

Луций понял, что бурят имел в виду самого себя, и на какой-то миг увидел того во главе клана почитателей. Буддист восседал в позе лотоса на престоле. На боковых углах сиденья были изваяны барельефы в виде львиных голов. Шиньон из смоляных кудрей в форме шлема, венчающий голову бурята, завершался закрывающими уши косичками, которые достигали плеч. Толстая шерстяная красная накидка придавливала тело, оставляя обнаженными правую половину груди, правое плечо и опущенную до земли руку.