Четвертый тост
Шрифт:
– А я и не разворачивал. Нужны мне твои побрякушки… Это тот старый ежик, ювелир, совал мне под нос и хвастался, как он все чисто сделал. А я глазами хлопал, я ж понятия не имею, чтоґ он там должен был делать… Что, вот кстати?
– Не твое дело. – Скляр проворно сунул орден во внутренний карман куртки. – Забыли. Понятно?
– У меня к тебе ма-ахонькая просьбочка, – сказал Костя вовсе уж недружелюбно. – Ты ко мне больше с просьбами не лезь. Усек, усатый? Тебе делаешь одолжение, как человеку, а ты
Он добросовестно выполнял инструкции Каюма: поссориться со Скляром по любому удобному поводу, зацепиться за все, что только возможно, вынести конфликт на люди (имелся в виду, конечно, здешний сплоченный коллектив). Увы, повода никак не подворачивалось – зато теперь какой роскошный появился…
– Что-о?
Ты глазами-то не сверкай, не сверкай, – сказал Костя, всем своим тоном выражая презрение к собеседнику. Благо по легенде он, ясное дело, представления не имел, кто такой Скляр и сколько на нем жмуриков. – У меня в Питере, говорю, такие, как ты, сосали да причмокивали…
Краем глаза он зорко следил за верхними конечностями Скляра и легко перехватил правую, едва она рванулась к физиономии. Чуть вывернув кисть приемчиком, которого Скляр определенно не знал, с тем же хамским напором прошипел:
– Костями не махай, чмо, а то поломаю, как сухую макаронину. Сидишь тут, чухонкам попки гладишь, пока путевые ребята для тебя рискуют…
Он видел, что Скляра проняло всерьез. Как многие, прошедшие и Крым, и Рым, Скляр никак не мог похвастать крепкими нервами и заводился с полоборота. Костя с удовольствием наблюдал, как «пан сотник» на глазах бледнеет от ярости.
– Это ты-то рискуешь? – сквозь зубы, все же пытаясь держать себя в руках, шепотом сказал Скляр. – Чем рискуешь, бандюга? Триппер поймать? Попался б ты мне в Абхазии, собственные яйца сжевал бы без соли и перца…
– Ну, я б тебя в Питере тоже не чаем с какавой поил бы… Ты мне зубы не заговаривай своей Абхазией, скажи лучше, как вышло, что аккурат после твоего порученьица меня заграбастала здешняя Чека, и откуда они обо мне столько знали? У нас тут все схвачено. Пока работали сами, не было ни хлопот, ни печалей, а как только с тобой связались…
Он давно уже взял на полтона ниже, чтобы не перегнуть палку и не доводить до драки в общественном месте, – к ним и так уже опасливо приглядывались чистенькие, чинные прохожие, а на углу к тому же маячил полицай.
– Тебя же отпустили?
– Ну, отпустили. А откуда они обо мне столько знают?
– Уймись, дурак, – сказал Скляр, чьи мысли, похоже, двигались в том же направлении. Он тоже покосился на прохожих и полицая. – Мне, наоборот, нужно было, чтобы ты принес эту штуку, – он легонько похлопал себя по карману, – без всяких инцидентов…
– Темнишь ты что-то, хохляндия, – сказал Костя с таким видом, словно уже остыл и помаленьку отрабатывал назад. – Тоже мне, важное дело – орденок. В Питере и не такими на каждом углу торгуют…
– А за «хохляндию»…
– А за «бандюгу»? Ты что, дядя, прокурор? Ты ко мне статью прикладывал? Или доказательства имеешь?
– Ладно, замяли, – отмахнулся Скляр.
– Замяли-то замяли, но с Джинном я своими соображениями нынче и поделюсь.
– Это какими, интересно?
– Да всякими, – сказал Костя многозначительно.
– Полная твоя воля, не смею препятствовать.
«Порядок, – подумал Костя. – Как писали в старинных романах, граф и маркиз расстались врагами, пылая благородным гневом…»
Скляр хотел еще что-то сказать, но в кармане у него залился пронзительными трелями мобильник, и он, досадливо отмахнувшись, отвернулся, отошел подальше, на ходу прикладывая телефон к уху.
Костя проводил его острым, быстрым взглядом. «Пан» Скляр вряд ли подозревал, что не так уж и далеко, по ту сторону границы, работала хитрая аппаратура, державшая под круглосуточным надзором в числе других и этот самый мобильничек. Электромагнитные поля не признают границ и суверенитетов, не делая исключения и для этой малость шизанувшейся на своем суверенитете и национальном самосознании кукольной республики. Километрах в пятидесяти отсюда уже писали разговор, а может, и вычислили к этому времени Склярова собеседника, звони он хоть из Антарктиды. За здешнюю компанию взялись всерьез, а это сулило компании массу сюрпризов…
Насвистывая, он вернулся к машинам, мимоходом подмигнул очаровательной белокурой активистке, запрыгнул в «ровер». Каюм рванул с места в хорошем стиле боевика – с визгом покрышек. Полицай в белых ремнях бдительно погрозил ему пальчиком.
– Везет операм, – сказал Костя. – Машинку ему подобрали нехилую, золотишком увешали. А мы, грешные, как пешком улицы полировали, так и полируем…
– Положение обязывает, – щурясь, сказал Каюм. – Я мало того, что авторитет, еще и лицо, так сказать, идейно приближенное. Молодой, растущий кадр, ваххабит казанский. А вы двое – бандюки, через границу оружие прете, пехота…
– Вот я и говорю…
На очень короткое время, в несущейся машине, эти трое могли быть самими собой – оперативником ФСБ, коего долго и старательно вводили в окружение Джинна, и его охраной, его прикрытием из широко известного в узких кругах отряда «Вымпел». Надо отметить, что бывают ситуации и потруднее: когда спецназовцы не знают, кого именно они прикрывают, – под наблюдение взяты несколько объектов, и точка, можно гадать до скончания века, кого именно нужно беречь, а с кем, поступи вдруг приказ, сделать все наоборот. Иногда вплоть до конкретного распоряжения начальства так и не угадаешь, кто есть кто. Здесь, слава богу, без всяких недомолвок – трое в одном флаконе, что твои мушкетеры…
– Как там было?
– Интересные дела, – сказал Костя. – Этот полковничек – если он и вправду полковничек, а не, скажем, унтер…
– Вправду.
Ну? Так вот, он мне старательно выложил мою же собственную легенду. Краткая биография братка Утюга. К сотрудничеству склонял, к противоестественным сношениям типа стукачества. Они, мол, хозяева гостеприимные, борьбе чеченского народа за полную незалежность вполне сочувствуют, но для порядка желали бы знать, чем борцы дышат и что у них за закрытыми дверями происходит…