Четыре дня Маарьи

Тунгал Леэло Феликсовна

У выхода, в дверях, мы столкнулись… с Меэритс! Следом за моей классной руководительницей влетели две ее приятельницы. Они любезно нам закивали, здороваясь, когда мы с Мяртом поприветствовали Меэритс. Наверняка они тоже были учительницами — никто другой из людей так не охоч до приветствий, как педагоги.

 - Боюсь, — сказал Мярт, когда мы вышли из «Каролины», — что она теперь начнет к тебе придираться!

 - Пусть! Скажу, что заходили купить пирожных.

 - И охота тебе врать по пустякам!

Да, ему-то что — он умеет обращаться с учителями спокойно и уверенно, будто они его сверстники. А я не умею. И Меэритс всегда

с таким подозрением смотрит на тебя, что начинаешь чувствовать себя лгуньей, хотя и говоришь чистую правду. Тогда уж лучше врать — в таком случае подозрения будут оправданны.

 - Ты считаешь, что ученики и учителя — антагонисты, — подтрунивал Мярт. — Учти, золотце, что от учителя ты должна получить знания, все остальное — детская жажда привязанности.

Я не могла понять, почему ученикам нельзя чувствовать привязанности к своей классной руководительнице — конечно, если это не Меэритс.

 - Будет достаточно, если математичка сумеет хорошенько вдолбить тебе свой предмет. Потому что человек она самый заурядный.

 - Да если бы она и сама так думала!

Некоторые учителя действительно странные: они показывают свое право повелевать и запрещать, читают мораль. Неужели они забывают, что нормальные дети всегда хотят, чтобы их кумир был просто умным и красивым человеком.

 - А вот Паюпуу — учитель что надо! — упрямо возразила я Мярту. — Иногда жалеешь, что урок литературы кончился, так и кажется, будто он не успел сказать все важное и необходимое… Ну, такое ощущение, что Паюпуу знает гораздо больше, чем рассказывает…

Мярт усмехнулся.

 - Это, между прочим, и есть самое большое различие: одни говорят больше, чем знают, другие же знают больше, чем говорят.

Уж не на меня ли он намекает? Ну и ладно, я могу преспокойно помалкивать.

 - Философски помалкиваешь? — прочел Мярт мои мысли. — У нас, между прочим, такая учительница истории — вам она, кажется, не преподает, — которая счастливым образом соединяет в себе обе эти черты: говорит много, а знает еще больше. Сама такая маленькая и незаметная: если встретишь на улице — ничего особенного, но стоит ей раскрыть рот — заслушаешься!

Мне уже доводилось слышать, что в нашей школе есть такая легендарная, фантастическая учительница, которая знает немыслимое количество языков и историю так, будто у нее не голова, а компьютер. Однажды на перемене Тийт по-рыцарски бросился помогать худенькой седоголовой учительнице — собрал с полу разлетевшиеся рабочие тетради. Килу потом съязвил, что Тийт — подлиза. На это Тийт ответил: "Если бы у тебя в голове обнаружилась хотя бы тысячная доля ума и знаний этого человека, я бы, честное слово, каждый день носил твою сумку в школу!"

 - Это такая… похожая на мышку, да? — спросила я Мярта. — Седая, верно?

Мярт засмеялся.

 - Мне никогда в голову не приходило, что Маннь похожа на мышку! Но пожалуй, да, у нее такие живые глазки…

 - Маннь?

 - На самом деле она Мари Суур, но мы всегда называем ее Маннь. Когда говорим между собой, язык не поворачивается назвать ее «историчкой» или Суур. Она вела у нас уроки всего два года, но мне кажется, будто я знал ее все время, пока учусь в школе. Что я вообще знал об истории? До Маннь история представлялась мне лишь скучной хронологией — бесчисленное количество дат и названий, войн и восстаний, императоров и полководцев. Все это меня как

бы не касалось. Маннь показала нам, что у всех событий есть свои причины и следствия — и в прошлом, и в наши дни… Представляешь, мы живем тоже в истории! Маннь настолько мудрая женщина, что у нее на уроке стыдно говорить глупости. И на предыдущей неделе…

Мярт вдруг замолчал и махнул рукой.

 - Эх, разболтался, как пустомеля!

 - Что было на прошлой неделе? Получил у нее двойку, да?

 - Нет, для меня вообще оценки не существенны. А было то, что одна девчонка из нашего класса ходила к Маннь домой за какими-то материалами для реферата и была просто ошеломлена: отец и мать Манни — сама подумай, какими же они должны быть старыми! — одним словом… ее родители оба лежат больные дома, и Маннь со всей своей огромной библиотекой живет в основном на кухне! Так что дома она ухаживает за двумя полупарализованными; а утром она снова идет, улыбаясь, на урок, одинаково интересно рассказывает о древних римлянах и о текущих политических событиях. По-моему, Маннь могла бы запросто работать на телевидении международным комментатором, но когда я однажды сказал ей об этом, она только усмехнулась и спросила: "Вы считаете, что в учителя я не гожусь? "Каждый сапожник должен оставаться при своих колодках" — скажите это мне на радость по-латыни".

 - У нас в сельской школе тоже была такая классная руководительница, которой было стыдно врать.

Мярт вскинул брови.

 - Неужели тебе нравится врать?

 - Иногда, изредка, ради красоты. — Я улыбнулась. — Ведь истину надо приукрашать, каждый сапожник пусть делает это по своим колодкам!

 - Между прочим, есть старое правило, — заговорил Мярт снова деловито, как лектор, — веди себя с каждым так, как ты хочешь, чтобы вели себя с тобой…

Наш класс железно уважал учительницу английского языка, которая беспощадно требовала от нас правильного произношения и частенько забывала проверить тетради. Иногда она читала в классе стихи на английском языке, в которых мы почти ничего не понимали, но сама учительница розовела от восхищения.

Мы злились на Килу, который даже и не пытался исправить свое произношение, он сказал учительнице, что эту огненно-горячую картофелину ни за что во рту не удержит.

Учитель физики Мутт любил нас поддеть — мол, девочкам нипочем не разобраться в физике. У нас в классе было лишь пять мальчиков, и Мутт имел возможность без конца повторять свою шутку. Но мы на него за это не обижались — кое-кто из девчонок вынужден был признать, что учитель прав, кое-кто успешно доказывал обратное.

Я не могу упрекать учителей за то, что им не всегда удается одинаково любить и свой предмет, и учеников…

Но про Меэритс я частенько думала, что она пришла в школу, чтобы дать выход какой-то подсознательной злобе. Правда, предмет свой она знала отлично, требовала от нас величайшей аккуратности в тетрадях и была в этом педантична, по поводу самой мельчайшей мелочи начинала отчаянно возмущаться: "И когда только вы научитесь делать все как следует? Ну почему я должна тратить свою жизнь на таких нерях? Да знаете ли вы, что мне несколько раз предлагали работу на заводе имени Пеэгельмана? И не какую-нибудь, а высокооплачиваемую должность! Там нужны люди с таким знанием математики, как у меня. А я почему-то гублю свою жизнь тут среди хулиганов и разгильдяев!"