Четыре голубки
Шрифт:
Сэм выглядел расстроенным.
— Брат, это только твои мысли о чувствах той девушки. Ты не можешь знать...
— Я знаю достаточно! Она мало говорила, но о многом можно было догадаться. Она не стала бы лгать мне в этом! Ее лицо не лгало! Вот почему я не могу этого вынести. Ты же меня понимаешь?
Сэм подошел к брату. Оба готовы были расплакаться и несколько минут молчали.
— Может, я и не всё понимаю, Дрейк, — сказал Сэм, — может, когда-нибудь и пойму, потому что надеюсь, когда-нибудь с божьей помощью выберу жену. Но мне тяжело это слышать. Я молюсь за тебя с тех пор, как это случилось.
— Молись за нее, — ответил Дрейк. — Молись за Морвенну.
***
Мастерская
Демельза настояла на том, чтобы поехать с Россом и Дрейком для осмотра участка, она исследовала всё с куда большей настойчивостью, чем мужчины. Для Росса покупка означала оплату долга, доброе дело, в которое он мог вложить свои деньги. Для Дрейка это была мечта, и он пока не мог связать ее с реальностью — он станет владельцем собственности, молодым человеком, которому есть к чему стремиться — стать в будущем умелым ремесленником. Было бы полной неблагодарностью придираться. Но Демельза подошла к делу так, как будто собиралась купить мастерскую для себя лично.
Низкая каменная стена огораживала потонувший в грязи двор, где валялся металлолом, ржавые плуги и сломанные оглобли. За двором, рядом с каменным столбом для поводьев, открывался вход в мастерскую: кузнечный горн, водокачка с бочкой, наковальня и широкий дымоход. Повсюду валялся конский навоз. Сзади к мастерской примыкал коттедж с узкой кухней, земляным полом и двумя ступенями, ведущими в крохотную гостиную с деревянным полом, а лестница поднималась к двум спальням под крышей.
По пути домой Демельза высказала всё, что думает по этому поводу. Здесь нужно прибрать, то починить, а это переделать; как поступить с полями, амбаром и двором, как Дрейк может нанять дешевую рабочую силу, чтобы всё обустроить. Большую часть пути мужчины молчали, а когда они добрались до дома, Дрейк схватил сестру за руку и поцеловал в щеку, улыбнулся Россу и зашагал к своему коттеджу.
Росс посмотрел ему вслед.
— Он почти ничего не сказал. Это место откроет новые возможности, но Дрейку нужно встряхнуться и избавиться от этого настроения.
— Думаю, «это место», как ты его называешь, поможет, Росс. Как только он станет владельцем, то соберется. Я уже вижу, сколько всего можно там сделать.
— Ты точно смогла бы. Наверное, я делаю ставку на то, что он во многом похож на тебя.
Два дня спустя Росс с Дрейком приехали на постоялый двор «Королевский герб» в Часуотере и оказались среди двадцати других участников аукциона, Росс кивнул последним, и мастерская Пэлли ушла с молотка за 232 фунта. А семь недель спустя Дрейк Карн покинул коттедж Рис окончательно, обнял и поцеловал брата, взобрался на лошаденку, одолженную по случаю, и, ведя в поводу другую лошадь с тюками, набитыми провизией, посудой, лишней мебелью и тканью для штор — всем, что смогла собрать Демельза, поскакал к своей мастерской.
Ему предстояла поначалу одинокая жизнь, но они договорились, что вдова из ближайшего коттеджа будет время от времени готовить, а два ее внука будут работать вместе с Дрейком на полях, когда потребуется. Сам он никогда при свете дня не сидел без дела, но в это время года темнело рано, а светало поздно, и Демельза иногда думала, удачно ли они выбрали момент.
— Это мало чем отличается от того, через что я прошел тринадцать лет назад, — сказал Росс. — Я ему не завидую. Это ужасно, в таком-то юном возрасте. Но теперь ему придется справиться с этим ради себя самого.
— Хотелось бы мне, чтобы Сэм поехал с ним.
— Думаю, Сэм будет часто его навещать.
В первые месяцы Сэм и впрямь частенько навещал брата, а иногда, если портилась погода, и ночевал там, но его призывала паства. Да и прочие дела тоже. С точки зрения Сэма, всегда необходимо вести себя в соответствии с тем, что проповедуешь. Следуя по пути Христа, нужно лечить и тело, и душу. И хотя зима по сравнению с прошлой оказалась мягкой, в некотором смысле она была хуже. Цены на пшеницу выросли до ста десяти шиллингов за квартер и всё еще поднимались. Полуголые дети с раздутыми от голода животами жались на сквозняках в промозглых хибарах без отопления. Повсюду царили голод и болезни.
Однажды утром, чистым и свежим холодным утром в конце февраля, Сэму оставался еще час, чтобы добраться на свою смену до Уил-Грейс после того, как он провел ночь в мастерской Пэлли, и потому он зашел в потрепанный и стоящий на отшибе коттедж в Грамблере, где заболела почти вся семья. Ее глава — Верней когда-то работал на шахте Грамблер, потом, когда та закрылась, на Уил-Лежер, стоящей на утесе. С тех пор как и та закрылась, он жил на подаяния, но Джим Верней отказался как уезжать на поиски работы, чтобы не разлучаться с женой, так и отдавать сыновей в подмастерья, обрекая их на полурабское существование.
Но этим утром Сэм обнаружил, что лихорадка всё равно обрекла их на разлуку. Джим Верней ночью умер, и Лотти Верней готовила мужа к похоронам. В коттедже была всего одна комната и одна кровать, и рядом с трупом отца лежал его младший сын, кашляя и ворочаясь, охваченный той же лихорадкой, а в ногах лежал старший, слабый и бледный, но он уже поправлялся. В корыте у кровати находился средний сын, тоже мертвый. У них не было ни еды, ни дров, ни помощи, и хотя вонь стояла невыносимая, Сэм провел с ними полчаса, помогая молодой вдове. Затем он двинулся по ухабистой дороге к последнему коттеджу в деревне, сообщить Джуду Пэйнтеру, что в могилу для бедняков нужно положить еще двоих.
Джуд Пэйнтер хмыкнул и засопел, сказав, что в этой и так уже лежат девять покойников. Еще один, и нужно закапывать. Если оставить надолго, то налетят чайки, им плевать на известь и доски, которыми прикрывают яму. Или собаки. В последнее время здесь шатается одна мерзкая псина. Вечно вынюхивает и тявкает. Ничего, скоро Джуд доберется до этого пса. Сэм вышел из коттеджа и отправился с сообщением к доктору.
Фернмор, дом доктора Чоука, стоял на той же дороге, всего в полумиле, но это расстояние отделяло отчаянную бедность от спокойного достатка. Стоило отойти на десять шагов от зловонной хибары, как разница уже начинала чувствоваться — воздух снаружи был пронизывающе чистым и холодным. Ночью подморозило, но солнце быстро растапливало лед. На паутине поблескивали капли росы. Высоко в небе кричали чайки, переругиваясь то ли друг с другом, то ли с ветром. Вдали приглушенно шумел и накатывался прибой. В такой день хочется жить, но только с пищей в желудке и молодостью в теле.