Четыре танкиста и собака
Шрифт:
Итак, они не дошли. И нельзя предъявить им за это никаких претензий. Он ведь знал, что план составлялся в расчете на невероятность. Пора уже открывать огонь. Артиллерист напрасно тянет.
Черные прямоугольники станционных выходов вдруг осветились, разрыв изверг из них клубы пыли и дыма, как из кратера вулкана.
— Дошли, — радостно прошептал он.
На наблюдательный пункт долетел протяжный грохот разрыва, и пришлось кричать во весь голос:
— Начинай!
— Бригада, залпом, огонь! — приказал артиллерист в трубку.
Раздались звучные выстрелы,
На первом этаже не видели вспышки, но, как только дрогнула земля и в лучах светильника закружилась пыль, все бросились к окнам. Вихура и младший Шавелло принялись торопливо долбить ломами потрескавшиеся кирпичи. Не прошло и минуты, как они бросили свой инструмент и, тяжело дыша, отступили к стене. Замурованные еще минуту назад, окна стали теперь воротами для атаки штурмовой группы.
Солдаты стояли тесно прижавшись друг к другу, с оружием в руках, готовые по первому знаку броситься вперед.
Зубрык вытирал потное лицо и шею полотенцем, которое достал из кармана.
— Есть? — спросил он Вихуру, дополняя слова жестом.
Капрал достал из кармана плоскую фляжку и протянул ему, не поворачивая головы. Фельдшер дрожащими пальцами открутил пробку.
— Что делать, черт возьми, — признался он, — если я не люблю выстрелов, просто не выношу их. — Запрокинув назад голову, он отхлебнул из фляжки порядочное количество содержимого.
Старший Шавелло был среди них самым спокойным и только вполголоса читал молитву:
— Пресвятая дева, отец небесный, позволь сегодня о милосердии просить…
Лажевский, стоя у самого отверстия, докуривал папиросу, прятал огонек в ладонь и с сочувствием смотрел на сержанта.
Маруся со своего места в конце шеренги протиснулась вперед, чтобы спросить подхорунжего:
— Сначала был взрыв, а артиллерия потом?
— Потом.
— Значит, начали наши.
— Наши, Огонек, наши. Хотел бы я быть там, — сказал Даниель, а про себя подумал, что радоваться еще рано, что по взрыву еще не отличишь своих от чужих, что этот взрыв мог быть последним звуком в жизни экипажа «Рыжего».
— Так оно и было, паненка, — объяснял Юзек. — Как только блеснуло, дядя сказал: «Рыжий»…
Не раздумывая много, Огонек, преисполненная радости, поцеловала младшего Шавелло в щеку и закричала:
— Наши дошли, дошли!
У Юзека от счастья закружилась голова, он покраснел и, поскольку цветов нигде поблизости не было, выбрал одну из гранат, висевших у него на поясе.
— Панна Марыся, — он протянул гранату девушке, — возьмите, паненка. Из всех, что у меня есть, эта самая лучшая.
Огонек взвесила в руке гранату и приветливо улыбнулась.
— К атаке приготовсь! — напевно, с виленским выговором приказал сержант Шавелло.
В то время когда артиллеристы гаубичной бригады вносили на шестой
Глотая слезы, Янек сказал Павлову:
— Все закончится сразу. Он не будет мучиться.
И именно в это время, когда Янек уже потерял всякую надежду, он почувствовал, что шнур ослаб. Он попробовал его выбирать. Шнур пошел ровно и быстро.
— Молодец пес, — сказал капитан.
— Ослабел. Пришлось отдохнуть, — говорил Кос, складывая бечевку кругами на земле. — Братцы! — закричал он радостно в сторону танка. — Кто-нибудь сбегайте в туннель, тащите сюда Томаша. Сейчас двинемся.
Первым выскочил и побежал Саакашвили.
— Около ста килограммов хорошего тротила осталось, — бурчал капитан, прикидываясь недовольным.
— Главное, что там рубанет. Через сколько?
— Минут через восемь.
В туннеле зашаркали легкие шаги, из пролома в стене выскочил Шарик, удержался на ногах и, гордый выполненным заданием, замахал хвостом, подавая своему хозяину мешочек со взрывателем.
— Холера… — произнес Янек, инстинктивно отдергивая руку.
— Возьми у него, — приказал капитан.
Насвистывая сквозь зубы свою песенку, он взял из рук Коса взрыватель, подошел к воде и швырнул его как можно дальше.
— Смываемся, — сказал он Косу. — Вся работа впустую.
Янек на руках отнес пса к танку, через люк механика подал его Густлику.
— Он много сделал, — оправдывал он Шарика. — Только под конец ошибся.
— Каждый может ошибиться, — ответил Павлов. — А вот взрыва не будет.
Прибежал запыхавшийся Саакашвили.
— Томаш идет? — спросил Кос.
— Едет.
— На чем?
— Я не знаю, как это по-польски…
Слегка постукивая на стыках рельсов, подъехала дрезина. Томаш, раскачивавшийся над рычагами, затормозил перед самым танком и, счастливо улыбаясь, показал на груду съестных припасов, уложенных на дрезине.
— Свалим? — спросил Густлик и наклонился, чтобы ухватиться за борт.
— Ясное дело, — поддержал Григорий. — Дорогу загораживает.
Черешняк, думая, что они посходили с ума, прыгнул им навстречу, раскинув руки.
— Подождите! — крикнул Кос и, повернувшись к капитану, показал рукой на неиспользованный взрывчатый материал у стены. — От орудийного снаряда взорвется?
— Конечно, — подтвердил Павлов, на лету схватив предложение и еще раз взглянув на часы. — Грузите.
По примеру Коса весь экипаж быстро принялся за работу. Ящики молниеносно переходили из рук в руки. Черешняк тоже работал в цепочке между Густликом и Григорием и, наклоняясь вправо и влево, объяснял то одному, то другому: