Четырехсторонняя оккупация Германии и Австрии. Побежденные страны под управлением военных администраций СССР, Великобритании, США и Франции. 1945–1946
Шрифт:
Нельзя забывать и о языковой составляющей в этой проблеме взаимного непонимания. Мало кто из англичан или американцев мог говорить по-русски, а мало кто из русских – по-английски, поэтому дискуссии приходилось вести через переводчиков, слишком немногие из которых сочетали высокий уровень лингвистического мастерства с адекватным знанием предмета, а ведь даже у лучших бывают «выходные дни» [11] . Альтернатива вести разговор на третьем языке (обычно немецком) была не намного лучше. Но следует помнить, что русский язык гораздо меньше похож на английский, чем французский или немецкий. Проблема поиска эквивалентов в другом языке для отдельных русских слов (или наоборот) была менее сложной, чем когда-либо, поскольку таких эквивалентов зачастую не существовало. Такие понятия, как «демократия» и «свободные выборы», вызывали совершенно разные ассоциации у представителей каждой из сторон. Проблема заключалась в том, чтобы объяснить один образ мышления в терминах другого.
11
Это
Эти фундаментальные трудности тем более прискорбны, что русские проявили себя особенно восприимчивыми и так сильно упирали на свое достоинство. Их твердая убежденность в том, что все действия определяются мотивами экономической выгоды, не мешала обычному человеческому желанию оказать честь своей стране, блистая в обществе.
Оккупация стала их первым за тридцать лет серьезным участием в международной жизни. Для многих из них это был не просто первый контакт с капиталистическим миром, но и нечто такое, в чем, будучи продуктами революции и зачастую сыновьями крестьян, они не имели за плечами традиций предков, которые могли бы их чему-то научить. Как и новоиспеченные богачи, нувориши (nouveaux riches), они были полны решимости доказать, что знают, как себя вести, особенно когда это не так; на переговорах они были приверженцами соблюдения строгой процедуры, за исключением тех случаев, когда это ставило их в неловкое положение. По крайней мере, некоторые из их отказов отвечать были вызваны тем, что они не знали, что именно следует сказать. С одной стороны, они весьма неохотно признавали путаницу, нехватку ресурсов или неэффективность со своей стороны, в результате чего действия, которые вполне могли быть вызваны такими причинами (например, неявка на встречи), их союзники списывали на умысел и недоброжелательность. С другой стороны, они первыми обижались там, где не было и намека на обиду. Маршал Жуков однажды горько посетовал, что в американской книге было написано, будто он ниже своей жены на два-три сантиметра и что у него два сына, тогда как на самом деле он выше своей супруги и имел одних только дочерей. Эта история взбесила его, потому что он усмотрел в ней «личное унижение и пренебрежение». На раннем этапе оккупации русскими был заявлен решительный протест на том основании, что британские власти в Берлине нанесли оскорбление Красной армии, позволив подконтрольной британцами газете сообщить, что одно из ателье в районе Берлин-Митте сшило 6500 рубашек и 4000 пар брюк для ее солдат и офицеров. В таких условиях ни в одном из лагерей союзников невозможно было определить, насколько оскорбительные действия одной из сторон носили преднамеренный характер и насколько самые невинные действия могли стать оскорбительными для другой стороны.
Легко предположить, что эти трудности преходящие, их можно было постепенно разрешить, если бы всем сторонам было позволено общаться и добиваться взаимопонимания. Конечно, многие русские проявляли искреннее, почти детское любопытство к западному образу жизни и мышления, впервые столкнувшись с ним. Наблюдался поразительный контраст между естественным русским, любознательным, разговорчивым, интроспективным и веселым, безмятежно равнодушным к течению времени, и членом тоталитарного государства, который вдруг вспомнил о привитых ему запретах и сделался замкнутым, уклончивым, четко решив нигде не противоречить линии партии.
Накладывая столь строгие ограничения на любое тесное общение с местными, советские власти, вероятно, имели в виду обычного русского солдата. Дело заключалось не только в том, чтобы не дать ему «узнать правду о Западе», но и в том, чтобы анархическая доброта не заставила его забыть фундаментальные принципы дисциплины и подозрительности, на которых был построен Советский Союз. Но из этого не следует автоматически, что если бы русские власти стремились поощрять обмен мнениями, то дружба состоялась бы. Когда любое замечание или действие может быть неправильно истолковано, возможности для встреч могут принести больше вреда, чем пользы. И в самом деле, единственное, что могло привести к более легкому общению, – это потребление пищи и еще большее количество напитков.
Пропаганда союзников
Многие из событий и заявлений, описанных на предыдущих страницах, стали известны лишь спустя некоторое время после того, как они произошли или были озвучены. Средний немец не узнавал о них автоматически. Поэтому важно вкратце рассмотреть, что, согласно разумным предположениям, он мог услышать от союзников об их намерениях. Конечно же, главным способом обращения к нему было радио, и это само по себе ставит историка в затруднительное положение. Объем вещания был таков, что в то время одному человеку было достаточно сложно уследить за всем, что говорилось по радио, а его ретроспективный анализ стал бы непосильной задачей, даже при наличии стенограмм. К счастью, основные сообщения передавались еще с помощью листовок, сбрасываемых с британских и американских самолетов, летавших над Европой. Более того, общая пропагандистская продукция западных союзников была достаточно тесно скоординирована, чтобы на основании листовок можно было сделать вывод об общем характере радиопередач.
Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что основной задачей пропаганды, которой была посвящена львиная доля всех усилий, являлась передача информации о ходе войны, представленной таким образом, чтобы подорвать доверие к немецким вождям (особенно к Гитлеру) и к шансам Германии на победу. Были предприняты большие усилия, чтобы бросить в зубы фюреру сказанные им ранее слова; для этого на BBC с особым эффектом использовали записи его передач.
Вновь и вновь утверждалось, что Германия не сможет выиграть войну и что война продолжается лишь потому, что нацистские лидеры отчаянно пытаются спасти свои шкуры. Немецким солдатам регулярно напоминали, что если они сдадутся, то им гарантирована жизнь и они могут рассчитывать на достойное обращение в плену, в то время как, продолжая сражаться, они не смогут внести полезный вклад в дело нации [12] . Настойчиво распространялись сомнения в эффективности немецкой техники и ресурсов по сравнению с союзными, а также в адекватности немецкой официальной интерпретации событий.
12
В районах боевых действий широко использовался так называемый «Охранный пропуск» – листовка на немецком и английском языках с факсимильной подписью генерала Эйзенхауэра и следующим текстом: «Немецкий солдат, у которого есть этот пропуск, использует его как знак своего искреннего желания сдаться. Он должен быть разоружен, за ним должен быть хороший уход, он должен получать еду и медицинскую помощь по мере необходимости и должен быть как можно скорее удален из опасной зоны».
Из этого следует, что картины того, что произойдет с Германией и немецким народом после войны, занимали лишь второстепенное место. Если они и описывались, то в основном в словах, которые использовали ключевые представители союзников. И действительно, Постоянная директива по психологической войне против военнослужащих германских вооруженных сил, принятая в июне 1944 года, гласила, что «относительно обращения с Германией после войны не будет даваться никаких конкретных обещаний, кроме тех, которые непосредственно высказаны представителями правительства». Основные заявления, связанные с проведением в жизнь такой политики, уже цитировались. При сокращении и правке, необходимых для воспроизведения этих заявлений на листовках, напоминание о том, что Атлантическая хартия не применяется к Германии по праву, было опущено. Но уже процитированная директива делала особый акцент на этом моменте, который был подробно освещен на BBC. Единственным упоминанием Атлантической хартии в листовках за последние два года войны была ссылка осенью 1943 года на пункт, в котором подписавшие ее стороны обязались обеспечить «справедливое и равноправное распределение основной продукции… между странами мира».
Развитие аргументации происходило соответствующим образом:
«Никакой мести против основной массы немецкого народа (осень 1943 г.); Мы не заинтересованы в уничтожении немецкого народа (лето 1944 г.); Простому жителю [городов Рейнской области] нечего опасаться солдат союзных войск (январь 1945 г.); Немецким солдатам регулярно напоминали, что если они сдадутся, то им гарантирована жизнь (январь 1945 г.); Союзники намерены уничтожить не немецкий народ, а германскую военную машину (март 1945 г.); Покончить с этим означает для Германии тяжелый, но справедливый мир, в котором можно жить (март 1945 г.); Массовая месть – одна из тех вещей, против которых борются союзники (март 1945 г.)».
Но это еще не вся история. Во-первых, неоднократно подчеркивалось намерение союзников полностью разоружить Германию, искоренить милитаризм и нацизм, а также привлечь к ответственности нацистских вождей. Фактически, такой акцент был противоположен тем заверениям, которые давались «простому человеку». Вновь и вновь немцев предупреждали, что союзники не будут иметь дело с нацистским правительством. На BBC все меньше и меньше говорили о разнице между нацистами и немецким народом. Более того, аргумент о том, что Германия не может надеяться на победу в войне, обычно сопровождался напоминанием о том, что будет означать для немцев, если война продолжится до горького конца. На ВВС неоднократно использовали выражение Besser ein Ende mit Schrecken als ein Schrecken ohne Ende («Лучше ужасный конец, чем ужас без конца»).
«Когда все будет уничтожено, будет уже слишком поздно. Чем быстрее закончится проигранная война, тем лучше для Германии (листовка, октябрь 1944 г.).
Все, что было разрушено в германской военной промышленности сегодня, будет отсутствовать в германской мирной промышленности завтра. Каждый день, когда продолжается проигранная война, делает путь к нормальной, мирной и достойной жизни для каждого отдельно взятого немца все более длительным и тяжелым (листовка, Новый год 1944).
После войны Германия в очень сильной степени будет зависеть от экономической помощи своих нынешних врагов, особенно Британской империи и Америки. Они в принципе не намерены отказывать ей в этой помощи. Ответственные государственные деятели Великобритании и Америки неоднократно заявляли, что, хотя они намерены полностью разоружить Германию после ее поражения, они не хотят морить ее голодом или делать банкротом.