Четырехсторонняя оккупация Германии и Австрии. Побежденные страны под управлением военных администраций СССР, Великобритании, США и Франции. 1945–1946
Шрифт:
Французы, конечно, не были представлены в Ялте, хотя в сентябре 1944 года генерал де Голль заявил: «Мы считаем, что решать что-либо, касающееся Европы, без Франции было бы серьезной ошибкой». Черчилль, однако, настаивал на том, чтобы Франции была предоставлена зона оккупации. Его доводы в пользу этого усилились, когда Рузвельт заявил, что американская оккупация ограничена двухлетним периодом. «Если бы американцы покинули Европу, Британии пришлось бы в одиночку оккупировать всю западную часть Германии. Подобная задача оказалась бы далеко за пределами наших возможностей». Рузвельта убедили эти доводы, и двум политикам удалось заручиться неохотным согласием Сталина, который заметил, что не может забыть, что «в этой войне Франция открыла ворота врагу». По словам Гарри Гопкинса, «Уинстон и Энтони [Иден] сражались за Францию как тигры», утверждая, что «судьбы великих наций не решаются временным состоянием их технического аппарата», но Советы дали согласие лишь при условии, что французская зона будет выделена из британской и американской зон, не затрагивая русской. (Это также относилось и к Берлину.)
Потребовалось еще несколько дней ожесточенных споров, прежде чем русские согласились с тем, что Франция, в силу обладания зоной оккупации, должна получить
Было очевидно, что три другие великие державы не смогут относиться к Франции на принципах полного равенства. Условия, сложившиеся после освобождения страны, сделали невозможным замену французского Временного правительства на правительство, которое избрано на согласованной конституционной основе. Сильно пострадали коммуникации, и во многих районах местные лидеры Сопротивления, зачастую коммунисты, взяли закон в свои руки. Воспоминания об оккупации и режиме Виши оставили глубокие шрамы в национальном сознании. Сохранялась надежда, что единство, обретенное в сопротивлении немецкому господству, окажется прочным и восстановит тот самый элемент, которого так не хватало Третьей республике, но постепенно становилось ясно, что этому не суждено сбыться. И без того горячие ссоры сделались еще более ожесточенными. Хотя Первая французская армия сражалась в Эльзасе справа от линии союзников, ее вооруженные силы все еще оставались лишь тенью себя в прошлом и зависели от иностранной техники. Склонность французов к попиранию авторитетов приобрела во время оккупации ореол патриотизма, и дурные привычки, вместо того чтобы исчезнуть с возвращением свободы, сохранились, что подрывало общественную мораль. Экономическое положение страны было хаотичным, и без внешней помощи ни о каком восстановлении не могло быть и речи. Осознание этой зависимости от других породило во многих французах скорее склонность сожалеть о печальном положении дел, чем решимость его исправить. Предвоенная шутка о том, что в Австрии ситуация выглядела безнадежной, но не серьезной, рисковала стать применимой и к Франции.
9
По поводу расчленения Германии с Францией возникли дополнительные трудности. Протокол Ялтинской конференции включал секретный пункт, согласно которому три крупные державы дополнительно к условиям капитуляции Германии получают право предпринять такие шаги, «включая полное разоружение, демилитаризацию и расчленение Германии, какие они сочтут необходимыми для обеспечения мира и безопасности». Условия капитуляции были разработаны Европейской консультативной комиссией и приняты французами, когда они присоединились к этому органу в ноябре 1944 г. Однако из-за медлительности русских так и не было достигнуто соглашение о раскрытии этого секретного дополнения французам, хотя фактически они узнали о нем от американцев в Москве. Аномалий, к которым это могло бы привести, в итоге удалось избежать, поскольку условия, подписанные в Реймсе 5 мая 1945 г., на самом деле представляли собой совершенно другой документ, составленный в тот момент SHAEF, в котором не было упоминания о расчленении.
Обеспокоенность ситуацией внутри страны не позволяла много думать о германской проблеме. Главной заботой французов было добиться признания своей страны в качестве великой державы, а для этого они должны были участвовать в оккупации на равных условиях. Даже если это означало нагрузку на ресурсы Франции, которые они были не в состоянии обеспечить, их доля, как они считали, была востребована по праву. Де Голль говорил: «Мы сочли бы несправедливым и неприемлемым, чтобы это ослабление, понесенное в ходе совместной борьбы, могло привести к исключению нас, даже в малейшей степени, от любых принимаемых решений». Французы были настолько одержимы изменением своего статуса, что посвятили много сил стремлению убедить другие страны в том, что на самом деле ничего не изменилось.
И уж точно мало что изменилось в отношении среднестатистического француза к Германии. Он, вероятно, не стал бы отрицать существование «хороших» немцев, но счел бы глупостью строить на подобной гипотезе какую-либо политику. Он был склонен цинично относиться к попыткам реформировать Германию и не испытывал чрезмерного беспокойства по поводу будущих страданий немцев. Французы, которых, по их мнению, двадцать пять лет назад подвели их же союзники, ожидали чего-то подобного и сейчас. Поэтому они вознамерились заполучить как можно больше, пока все идет хорошо, и ослабить Германию, пока та не в состоянии сопротивляться. В первую очередь они хотели получить уголь и промышленное оборудование, чтобы восполнить собственные потери, и не собирались особо беспокоиться о том, во всех ли случаях цифры окажутся точными; они без колебаний рассматривали свою зону как источник таких поставок. Они были не так заинтересованы в демонтаже различного оборудования, нежели в получении репараций за счет текущего производства. Вместе с тем существовала граница вдоль Рейна. «Франция не намерена заканчивать эту войну, не будучи уверенной в том, что французские войска будут размещены на постоянной основе от одного конца Рейна до другого». Не совсем ясно, подразумевало ли такое требование аннексию Францией всей территории к западу от Рейна; в Ялте Сталин заявил, что именно этого требовал де Голль во время своего визита в Москву, хотя американцы считали, что он готов отказаться от прямой аннексии при условии, что эта территория будет находиться под международным контролем. Он определенно хотел, чтобы с Руром поступили именно так. В равной степени ему хотелось, чтобы к Франции был присоединен и Саар. Что касается остальной юго-западной части Германии, то в апреле 1945 года де Голль сказал: «Франция и не думает аннексировать эти территории. Но они должны жить с нами».
Французское правительство, вероятно, хотело бы видеть эту территорию разделенной на несколько небольших независимых государств, которые затем попали бы под влияние Франции. Такая мечта вполне могла послужить дополнительным мотивом для их решительного противодействия созданию в Германии какого-либо центрального правительства. Она также помогает объяснить систематические усилия, которые они предпринимали в первые годы оккупации для установления французского культурного влияния в своей зоне.
Однако за этим подходом скрывалась и другая, более конструктивная линия мышления. Ведь были и такие французы, которые, не переставая скептически относиться к немцам, понимали, что они, немцы, останутся важным фактором европейской политики. Если Франция хочет избежать того, чтобы ее жизнь буквально изливалась кровью в дальнейших войнах с Германией, необходимо каким-то образом навести мост между двумя странами, который позволил бы им в будущем сотрудничать, а не сталкиваться лбами. Как ни парадоксально это может показаться на первый взгляд, но большинство людей, размышлявших подобным образом, во время войны были не коллаборационистами, а участниками Сопротивления. Они стремились использовать оккупацию Германии для снижения озлобленности и подавления мыслей о мести, а вместо этого развивать культурно-экономические связи. Хотя впереди их ждало большое разочарование, их идеям суждено было прозвучать позже в «Плане Шумана». Однако им, говорят, противостояли высшие офицеры французских оккупационных войск, которые в большинстве своем придерживались правых взглядов, считали послевоенную Францию «слишком красной» и приехали в свою зону с целью как можно дольше чувствовать себя комфортно.
В то время как англо-американские планы оккупации были согласованы с определенной тщательностью, французское правительство не было привлечено к этим процессам и не рассматривало предоставление зоны оккупации как обязательство придерживаться той же политики, что и прочие западные державы. Они даже возражали против предложенной им зоны и в течение нескольких недель в апреле и мае 1945 года отказывались передать американцам город Штутгарт, захваченный французскими войсками, но оказавшийся в американской зоне. После заявлений де Голля о том, что судьба Европы не может быть должным образом решена без Франции, отсутствие приглашения на Потсдамскую конференцию стало горьким ударом по французской гордости и вынудило французское правительство заявить, что оно не может считать себя связанным решениями, принятыми без его согласия. Таким образом, возникла ситуация, когда один из членов Контрольной комиссии не признал соглашение, определяющее политику, на основе которой должен действовать совет. Как оказалось, это имело серьезные последствия [10] .
10
В одном из отрывков из телеграммы Черчилля Трумэну предполагается, что возможность приглашения французов в Потсдам рассматривалась, но, похоже, не было опубликовано никаких подтверждений, почему в таком участии было отказано.
СССР
«Репарации, – по словам Бирнса, – представляли собой ключевой интерес для русской делегации» в Ялте. Завершающие этапы войны сильно ударили по Германии, но если рассматривать ее ход в целом, то нет сомнений, что Россия пострадала сильнее.
В отличие от официальных подсчетов, «на самом деле потери могут оказаться намного выше; неучтенное количество (миллионы) калек; разрушение большинства крупных и малых городов, а также уничтожение большого количества деревень в европейской части России; разрушение промышленности, примером которого является полное затопление угольных шахт на Донце; 25 млн человек остались без крова, ютятся в пещерах, окопах и глинобитных хижинах, не говоря о многих миллионах эвакуированных на Урал и за его пределы, которые, по сути, тоже являются бездомными. И последнее, но не менее важное: цена победы включала в себя полное истощение народа, который в интересах индустриализации и перевооружения в течение многих лет был лишен самого необходимого».
Россия, как и Франция, нуждалась в репарациях не столько ради мести или безопасности, сколько в качестве первой помощи. Уже в 1942 году Сталин, похоже, зафиксировал требование о репарациях в натуральной форме, в частности – станками, а в Ялте он повторно выразил мнение о том, что ошибкой «прошлого раза» было требовать репараций в деньгах. Вместо этого его делегация заявила, что Германия должна выплатить сумму, эквивалентную 20 млрд долларов, из которых 50 % должны достаться Советскому Союзу, причем половина должна быть вывезена как заводское оборудование, а половина – изыматься из текущего производства в течение десяти лет. Майский требовал, чтобы Германия лишилась 80 % своей тяжелой промышленности. Он не согласился с мнением Черчилля о том, что Германия может умереть с голоду, добавив к метафоре о лошади и кукурузе, что эта «лошадь не должна вас лягнуть». По мнению русских, Германия могла бы выплатить репарации в предложенном масштабе и при этом жить скромной, достойной жизнью, опираясь на легкую промышленность и сельское хозяйство. По инициативе Рузвельта вопрос был передан на рассмотрение Комиссии по репарациям, которой, несмотря на возражения британцев против озвучивания каких-либо цифр, было поручено взять советское предложение в качестве основы для обсуждения в своих первоначальных исследованиях.
Репарации в натуральной форме должны были взиматься в трех видах: демонтаж заводов, поставки из текущего производства, рабочая сила. Русские считали себя на полпути к принятию их точки зрения и не собирались легко уступать.
После репараций главный вопрос – безопасность. За тридцать лет немцы дважды вторгались в Россию, и каждый раз – с разрушительными последствиями, и русские хотели иметь веские основания надеяться, что подобное не повторится. Сталин ожидал, что через пятнадцать-двадцать лет Германия полностью восстановится. Уже в декабре 1941 года Сталин предлагал Идену восстановить Австрию как независимое государство, отделить Рейнскую область от Пруссии в качестве независимого государства или протектората и, возможно, создать независимое государство Бавария. Он также предложил передать Восточную Пруссию Польше, а Судетскую область вернуть Чехословакии. Практически такая же повестка обсуждалась в Тегеране и Ялте, а также во время визита Черчилля в Москву в октябре 1944 года, когда Сталин также потребовал создания отдельного Рейнского государства и установления международного контроля над Руром, Сааром и Кильским каналом. Во всех этих случаях у него были основания полагать, что два других лидера с ним согласны (за исключением того, что в Ялте Черчилль пошел на временные меры, передав этот вопрос на рассмотрение министров иностранных дел). Только когда дискуссии между министрами иностранных дел и развитие событий показали, что на самом деле Америка и Великобритания не согласятся на расчленение Германии, 9 мая 1945 года в своем победном послании советскому народу Сталин отказался от этой идеи.