Четырнадцатилетний истребитель
Шрифт:
Он не знал, что убит командир батареи и его заменил комиссар Филин, не знал, что их давно бы раздавили танки, если бы капитан Богданович не прислал бронебойщиков - свой последний резерв, самый дорогой резерв со старым коммунистом Пивоваровым.
Солнце уже было в зените, самое палящее. И в полдень бой достиг самой ожесточенности. Потом вдруг лейтенант махнул Ване рукой: "Стой!" А он все продолжал таскать снаряды, пока сержант Кухта не крикнул ему в самое ухо:
– Выдохлись фашисты!
Сержант тут же, у ящика с боеприпасами, опустился, свернул мгновенно цигарку, с одного удара кресала зажег фитиль, прикурил, жадно затянулся и только после этого стер с лица крупные капли пота. "А перед боем и прикурить не мог!" - приходя в себя, отметил Ваня и удивленно огляделся... Он не заметил, как улетели "юнкерсы", как откатилась стальная лавина танков, оставив чернеть в степи двадцать мертвых громад.
...На этот раз фашистские автоматчики наступали впереди танков и, потеряв много убитыми, ворвались в траншеи пехотинцев, а затем стали окружать истребителей. Дымов крикнул:
– У пушек остаются по двое, остальные - за мной!..
– и бросился с бойцами на автоматчиков.
Наводчика Ваниного орудия ранило в лицо, его хотел было заменить Черношейкин, но тут разорвалась мина, и осколок впился усачу в руку. Ваня оттолкнул Черношейкина от панорамы:
– Таскай снаряды!
И усач безропотно стал одной рукой подносить снаряды...
Ване трудно было сделать первый выстрел... Волнуясь, он вертел ручку поворотного механизма и никак не мог совместить перекрытие панорамы с танком - тот быстро двигался и подскакивал на неровностях. Так и нажал он спуск напропалую. Орудие дернулось, в ушах зазвенело... Во второй раз Ваня поймал танк в перекрестке, но тоже промахнулся.
"Да я ж не даю упреждения, - догадался он, - а фашист на месте не стоит..." Он дал упреждение и неожиданно для себя увидел сноп искр на борту танка.
– Черношейки-ин!.. Поп-а-али-и!..
– издал он радостный крик и выпустил еще снаряд по танку... Не веря своим глазам, увидел, как тот завертелся на месте.
– Я ему гусеницу перебил! Ура-а!.. А сейчас, фашист, совсем уничтожу тебя.
– Ваня целился в башню, где располагаются снаряды. Но выстрела не получилось.
– Черношейкин! Снаряд!..
– Ваня оглянулся...
Ползком и перебежками их позицию обходили гитлеровцы. Увлеченный стрельбою, он этого не заметил. Однорукий Черношейкин отстреливался в ровике из автомата. Ваня бросился к нему.
Черношейкин стрелял, пока в диске не кончились патроны, потом взял автомат за ствол и посмотрел на мальчишку: "Не робей, Ванюша!" Тот оглянулся... Лейтенант с комиссаром отбросили врага и вели бой за траншеями. Если бы они вернулись, может, успели бы спасти его с Черношейкиным!
Увидев, что у пушки остались только двое, автоматчики решили взять их живьем, а потом ударить в спину отряду. Чтобы не привлекать к себе внимания, они не стреляли и, не выпуская из рук автоматов, ползли, перебирая локтями. Ваня встретился взглядом с немигающими, какими-то остекленевшими глазами здоровенного гитлеровца.
Немцы уже стали подниматься в рост, как вдруг позади них раздался треск автоматов... Это было так неожиданно, что Ваня с Черношейкиным опешили. Что за чудо?! Фашисты бросились наутек. А из-за бугра, где была кухня истребителей, выбежали бойцы, строча из автоматов. У одного было зажато под рукой что-то, напоминающее ковш на палке.
Ваня бросился к пушке...
– Черношейкин!.. Давай осколочные снаряды!..
– навел орудие в сторону удирающих немцев и стал палить...
Впереди догорало несколько танков... У одного из них в ровике засыпало раненого бойца, медсестра откопала его и, перевязав, потащила на плащ-палатке...
– Маленькая, а удаленькая!..
– заметил сержант Кухта, подходя с бойцами к огневой позиции. На огневую уже вернулись комиссар с лейтенантом и расспрашивали Ваню и Черношейкина...
– Значит, если бы не повар, вам каюк?
– сказал Филин.
– Точно, он и спас, - подтвердил Черношейкин, - он, товарищ комиссар, применил секретное оружие
– Что за оружие?
– В одной руке автомат, а в другой - черпак.
Разорвалась мина...
– Не толпиться! В укрытие!
– приказал комиссар, а Ваня опустился на колени у щита и принялся выскребать "палочку", обозначавшую лично уничтоженный им танк.
Разорвалась вторая мина...
– Гляди-ка!
– показал сержант Кухта в сторону взметнувшихся фонтанов земли.
– Он в "вилку" берет, а Анечка снова побежала...
Аня притащила раненого к траншеям и теперь бежала опять к горящему танку. По ней и вели огонь немецкие минометчики.
– Аня!
– хором закричали бойцы.
Но Аня подбежала к горящему танку, схватила бронебойку, повернула обратно, и тут разорвалась мина... Когда облако рассеялось, все увидели Аню на земле...
Лейтенант уже мчался к ней. Ване так и не удалось выскрести палочку на щите, он бросился помогать Дымову. Когда принесли девушку, она уже умирала. Мина перебила ей ноги. Аня лежала на плащ-палатке без стона. Только от боли кусала губы и смотрела на лейтенанта, как провинившаяся школьница на учителя. Потом из последних сил выдохнула:
– Не пишите маме...
Она посмотрела еще раз на лейтенанта, и ее глаза застыли на синем небе. Ваня только тут рассмотрел, что глаза у нее тоже синие-синие, как и небо сегодня. И вся она была очень хорошенькая, с черными гладкими волосами, подобранными строго на затылке. Прикрытая по грудь лейтенантской шинелью, она лежала смирною девчонкою, только ветер шевелил у белоснежного виска иссиня-черную непокорную прядку волос, а от ее страданий осталась лишь густая капля крови на нижней аккуратной губе, которую она прокусила...
Хоронить Аню пошли от каждого орудия по бойцу, и Ваня тоже с ними. Могилу отрыли у откоса. Комиссар достал из нагрудного кармашка девушки комсомольский билет, развернул, пробежал глазами и переложил себе в карман рядом с партбилетом, потом сказал:
– Прости, Аня, что не выполним твою просьбу. Мы все-таки напишем твоей матери правду, и пусть она знает, какая у нее дочь...
Ваня держал за руку лейтенанта, а тот до боли сжал ему пальцы.
У красного глинистого холмика застыли бойцы, комиссар скомандовал: