Четырнадцатое, суббота
Шрифт:
Хорошо, что при мне был мой рюкзак, который я прихватил для транспортировки наших приобретений, потому что под клапаном его покоилась наша походная аптечка, весьма удачно не оставленная мной в номере вместе с другими вещами. Я привел Емелю в чувство нашатырем, обработал кровоточащие раны перекисью водорода и йодом, крупные перевязал, мелкие залепил пластырем.
Пока я оказывал своему пациенту первую медицинскую помощь, он почти не реагировал на меня и бубнил что-то про Кузькину мать и перечислял имена тех, кому собирался ее показать. В список
– Ты лекарь?
– Вообще-то нет. Я только оказал вам первую помощь.
– Спасибо, - произнес он. И учтиво добавил: - Я очень признателен.
Толпа практически разошлась. Только два пацаненка бегали вокруг и выкрикивали дразнилки типа: "А наш дядя Емельян был сегодня слишком пьян!". Лешек цыкнул на них, и пацаны испарились. И еще два мужика дрались неподалеку.
– Эй! Эй! В чем дело?
– спросил Вольф.
– Он мне должен два гроша!
– Нет, это он мне должен два гроша!
Не прекращая своего занятия, ответили мужики.
– Я поставил два гроша на то, что Емеля полетит.
– А я - на то, что НЕ полетит.
– Стоп, стоп, стоп!
– сказал я.
– А ну-ка, брейк! Давайте разберемся.
Мужики нехотя перестали мутузить друг друга и уставились в мою сторону.
– Короче, Емеля взлетел или не взлетел?
– Ну, взлетел.
– Значит ты, - я ткнул пальцем в одного из мужиков, - платишь вот ему за то, что он полетел.
– Так я и говорил, что он полетит!
– Тогда он платит тебе два гроша.
– Но он же упал!
– возмутился второй.
– Погоди. Поскольку полет не состоялся, ты получаешь с него свои два гроша обратно. Ясно?
– Ясно. Так мы что, выходит, оба при своих остались?
– Выходит так.
– Ну, тогда ладно, пошли домой.
Тем временем Емеля собрал в кучу обломки своего аппарата и пытался взвалить их на себя.
– Погоди, не парься, - сказал Лешек.
– Дай помогу.
По примеру Лешека мы все вызвались помочь незадачливому авиатору.
– Куда нести-то?
– Да вон, рядом. Туда, за поле.
Примерно в пятистах метрах от места аварии виднелся сарай, за ним изба и вдалеке еще какие-то строения. В ту сторону Емеля и махнул рукой. Пройдя пустырь, мы оказались на подворье, обнесенном реденьким плетнем. Это был крайний двор небольшой пригородной деревушки. В сарае, куда мы и внесли обломки, располагалась вполне прилично оборудованная мастерская. Тут был верстак, тиски большие и малые, точило, токарный и сверлильный станочек с ножным приводом как у швейной машинки. Емеля пожал нам руки и осыпал благодарностями с ног до головы. Мы уже собрались откланяться, но
– Послушайте, господа, у меня есть прекрасное заморское вино. Не сочтите за дерзость предложить вам пропустить со мной по стаканчику.
Я хотел со столь же изысканной вежливостью отказаться, сославшись на занятость и отсутствие времени, но Вольф опередил меня, приняв предложение.
– Отчего бы ни выпить вина с хорошим человеком!
Емеля потянулся к шкафчику над верстаком. Я подумал, он достанет оттуда бутылку, и мы расположимся прямо тут, в мастерской, среди реек, трубок и всяких инструментов, но Емеля достал не бутылку, а одежную щетку. Приведя в порядок свой кожаный прикид и повесив на гвоздик гладиаторский шлем, он пригласил нас пройти в избу.
Глава 9. ИСТОРИЯ ЕМЕЛИ
С крыльца ему навстречу кинулась моложавая женщина неопределенного возраста с распущенными волосами.
– Убился! Покалечился! Горюшко ты мое! Говорила, и мне надо было идти с тобой, почему не позволил?
– заголосила она, бросаясь Емеле на шею.
– Потому, Марьюшка, что я тиран, деспот и самодур, - ответил он, обнимая жену.
– Чего расстроилась, ничего же не случилось! Ну, довольно реветь, стыдно же перед гостями. Собери-ка нам на стол лучше.
Мы вошли в избу и уселись за широкий дубовый стол. На столе в мгновение ока (куда там бабкиёжкиной самобранке) появилась картошка с грибами, моченые яблоки, домашняя колбаса, сало и кувшин с вином. С печки за нами с интересом наблюдали две пары любопытных глаз. Глаза принадлежали двум девчонкам, очевидно близняшкам, октябрятского возраста. Лешек состроил им рожу и глаза спрятались в дальнем углу.
– Чего испугались, дурехи?
– сказал Емеля.
– Дядя пошутил, он добрый.
Две милые мордашки снова показались из темноты, но пойти на контакт, все-таки, не решались.
– Это наши младшие, - пояснил Емеля, - Муська и Дуська. Покамест тушуются. Ничего, пообвыкнут, прибегут, еще не отвяжутся. А старшой наш, Степан, в университете еще, допоздна учится.
– На мага учится?
– спросил Лешек.
– Не, он у нас прагматик. По коммерческой части. Ни механиком не захотел стать, ни чародеем… А Марьюшка моя знаете кто?
– Ой, да прекрати, Емеля, - хозяйка опустила глаза и залилась румянцем.
– Да ладно, чего там, все свои. Царевна она у меня, так-то вот. Бывшая только. А вообще, царская дочь, правда-правда.
Вино и впрямь оказалось отменным. Мы выпили за знакомство, за хозяйку-царевну, за хозяина-изобретателя.
– Скажи, Емеля, - спросил я, - зачем тебе понадобилось строить махолёт? Это же тупиковый путь развития авиации.
– По своей воле ни в жисть не стал бы, да только человек я подневольный. И черт же дернул меня пойти на службу государственную! Вы, как я погляжу, люди приезжие, судя по одежке, по выговору, да еще потому, что помочь мне взялись. Многого, наверно, из тутошних дел не знаете.