Чичерин
Шрифт:
В тот же день Георгия Васильевича посетил английский дипломатический агент Локкарт, прибывший в Советскую Россию в январе 1918 года.
Локкарт с нетерпением ожидал встречи с человеком, попавшим на столь высокий пост прямо из Брикстонской тюрьмы. В понимании английского дипломата это было довольно «трагикомическим обстоятельством». Чичерин принял британского агента в бывшем кабинете Сазонова, так хорошо знакомом Локкарту по прежним многочисленным посещениям царского МИД (он работал в России с 1912 по 1917 год). Принял вопреки ожиданиям англичанина вежливо, ни словом не обмолвившись о своем пребывании в английской тюрьме. Локкарта несказанно удивило, что Чичерин не делал никакой тайны из хода
По своей профессиональной привычке Локкарт внимательно изучал собеседника. Его шокировало, хотя внешне он оставался вполне корректным, как и подобало воспитанному в лучших британских дипломатических традициях человеку, что Чичерин принял его в каком-то желто-рыжем костюме. Вообще все в России было крайне непривычным: человек, сидевший в тюрьме, назначается чуть ли не министром.
При последующих встречах, как счел Локкарт, Чичерин не был столь откровенен. Он охотно соглашался, что германский империализм опасный противник, но без стеснения говорил, что и английский империализм не менее опасен.
Английский агент так до конца и не понял, что Чичерин тактично, без назойливости пытался выяснить, насколько сильны в Англии стремления к дальнейшей борьбе против германского империализма и готова ли она к сотрудничеству с Россией. Через несколько лет Чичерин со всей откровенностью рассказал об этом в своих воспоминаниях:
«Оценивая мировую роль Англии, Владимир Ильич внимательнейшим образом следил за нашими попытками договориться с ней через специально посланного к нам Локкарта. Одно время это соглашение казалось возможным, пока бунт чехословаков не направил политику Англии по линии активной интервенции. В беседе со мной Владимир Ильич предсказал, что Англия будет стараться по очереди договариваться со всеми против нас. Я отметил, что при своей гибкости Англия будет стараться договариваться и с нами. «С нами — последними, после других», — ответил Владимир Ильич».
Не ускользнуло от внимания Локкарта, что Чичерин с каждым днем выглядит все более уставшим. Уже в их первую встречу он отметил, что глаза Чичерина «выдавали кипевшую в нем жизнь. Его узкие плечи согнулись под влиянием постоянного сидения за письменным столом. В группе людей, работавших ежедневно по шестнадцати часов, он являлся самым неутомимым и добросовестным тружеником. Это был идеалист, неуклонно преданный делу и исполненный недоверия ко всем тем, кто не являлся сторонником этого дела».
Локкарт и не подозревал, что в здании НКИД не функционировал телеграф, и Чичерину по нескольку раз за ночь приходилось шагать по сугробам через Дворцовую площадь в Зимний дворец, чтобы там по прямому проводу разговаривать с Брестом. Часто он не отходил от прямого провода целыми ночами.
Об этом трудном времени Чичерин как-то писал: «Я помню, впрочем, и возвращения пешком поздней ночью, через половину города, из далекого Смольного, когда почему-либо у меня не было машины. Улицы были пустые и мертвые, и в домах не было признаков жизни. Я доходил до Летнего сада, и все кругом было пусто и мертво. Я шел по набережной и поворачивал к комиссариату, и кругом не было ни души. Был ли это труп, а не город? Нет, это не был труп. Это был самый сильный и страстный из городов
Встречи с Локкартом не предвещали успеха. А в Бресте Троцкий самолично решил:
— Мира не подписываем, войны не ведем: демобилизуем армию, и, безоружные, апеллируем к революционному сознанию германского и австро-венгерского пролетариата.
На следующий день он отказался подписать договор с Германией и ее союзниками, повторив казавшуюся ему гениальной фразу о том, что для России война кончена, что она демобилизует свою армию и что вообще Россия стоит на позиции «ни мира, ни войны». За этот афоризм Троцкого советский народ заплатил огромную цену.
18 февраля без всякого предупреждения немецкие войска перешли в наступление по всему фронту. Без единого выстрела немцы взяли Двинск и вышли на подступы к Петрограду. Революция оказалась в опасности. 22 февраля после получения германского ультиматума состоялось заседание ЦК, на котором было принято решение согласиться с немецкими условиями заключения мира.
После решения ЦК началось формирование новой делегации для переговоров с немцами. Членом делегации был назван Георгий Васильевич Чичерин.
Признаться, он вначале был ошеломлен: председатель Совнаркома предлагал, не вступая в переговоры, заключить мир с Германией, на любых, а следовательно, на ужасающе позорных условиях.
Ленин терпеливо разъяснил и доказывал необходимость мира для Советской республики. Сила ленинского убеждения, его неоспоримая логика и вера в будущее рассеивали сомнения Чичерина. Несколько лет спустя, уже после смерти Ленина, Чичерин писал: «Когда собеседник Владимира Ильича пускался в теоретические рассуждения или проявлял склонность к дедуктивному мышлению, столь у нас распространенному, Владимир Ильич всегда ставил перед его глазами точные, определенные реальные факты живой действительности. Это именно свойство его так ярко проявилось во время обсуждения вопроса о подписании Брестского мира. Бесконечным теоретическим рассуждениям Владимир Ильич противополагал голые факты во всей их безжалостности».
24 февраля на заседании ЦК РКП (б) была утверждена новая делегация в составе Чичерина, Карахана, Сокольникова, Петровского. На этом же заседании Троцкий демонстративно отказался от поста наркома по иностранным делам. Он заявил, что раз Ленин настоял на смене политики, то он и должен осуществлять политическое руководство НКИД, а текущие дела должен решать Чичерин.
В тот же вечер после заседания ЦК советская делегация выехала в специальном поезде в Брест-Литовск под охраной 18 красноармейцев, вооруженных винтовками и двумя пулеметами.
К утру после частых и длительных остановок поезд окончательно застрял на какой-то маленькой станции в 40 километрах от Пскова. Дальше ехать было нельзя: с фронта уходили остатки войск, пути были забиты составами, ожидавшими паровозов по нескольку суток. Никто не знал, сколько времени придется здесь торчать. А срок немецкого ультиматума истекал. Было решено отправить нескольких расторопных красноармейцев на дрезине в Псков, чтобы выяснить обстановку.
Под вечер 25 февраля пришла телеграмма от Ленина. «Если Вы колеблетесь, это недопустимо. Пошлите парламентеров и старайтесь выехать скорее к немцам» [9] .
9
В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 50, стр. 46.