Чик – играющий судья
Шрифт:
Чик почувствовал необыкновенный прилив сил. Он ощутил свое полное превосходство над этим мальчиком. Раз он так упорно отворачивается, значит, он его ужасно боится. Какое нахальное и воинственное было у него лицо там, на берегу, и какое жалкое теперь!
Автобус пошел дальше. Мальчик все еще с глупым упорством смотрел в окно.
– Можешь не отворачиваться, - сказал Чик торжественно, - я тебя узнал. Вот мы и встретились один на один.
После долгого молчания последовали почетные условия перемирия.
– Я тебя всего два раза дернул за чуб, - сказал мальчик, всг
Сравнил! Дергать его за чуб здесь, в автобусе, где его никто не знает, и дергать Чика за чуб на пляже, на виду у команды Чика и у всех своих подлых друзей!
Мальчик упорно продолжал смотреть в окно.
У Чика в голове вертелись эпизоды из гангстерских рассказов, которые обильно печатались в журнале "Вокруг света", какие-то случаи из воровской жизни диккенсовских героев и из других книг.
– Тут чубом не отделаешься, - сказал Чик.
– Ты думаешь, зачем я ездил в горы? Я в шайке. Там бывают нужны такие пацаны, как я. Я пролезаю в форточку, а потом изнутри дома открываю двери.
Чик не учел, что в южных домах, в Абхазии, вообще не бывает форточек. Но и мальчик от страха, видно, об этом не подумал.
– Но сейчас мы ездили в дремучий лес, - сказал Чик, - чтобы казнить одного предателя. Наши люди здесь в автобусе. Они одеты под крестьян.
– Как казнить?
– тоскливо спросил мальчик.
– Казнить самой страшной казнью, - сказал Чик, - он предал милиции малину.
– Какой казнью?
– почти рыдающим голосом спросил мальчик, все так же упорно продолжая смотреть в окно.
Чик хотел сказать, что его разорвали, привязав к двум деревьям. Но потом отказался от этой мысли. Местные деревья были не настолько гибки, чтобы их наклонять друг к другу. Он хотел, чтобы всг было правдоподобно. Он вспомнил менее свирепую, но более изысканную казнь.
– Привязали его голого к дереву, в дупле которого осиное гнездо, сказал Чик, - теперь его осы закусают до смерти. Ты представляешь? Ты висишь, а тебя день и ночь кусают осы. Потом глаза ему выклюют вороны, а тело сожрут медведи и волки...
– Шакалы тоже?
– горестно полюбопытствовал мальчик, продолжая смотреть в окно.
– Шакалам тоже кое-что перепадет, - сказал Чик, - они будут догрызать косточки.
Потом Чик бодро, со множеством подробностей рассказал мальчику, как родственник Ясон, забравшись ночью в чужую квартиру, вынужден был убить проснувшегося хозяина. Все было так, как рассказывал Ясон, с той только разницей, что Чик первым влезал в окно, а уж вслед за ним, Ясон. Чик долго и вдохновенно рассказывал об этом.
На следующей остановке мальчик вдруг встал и, наконец повернувшись к Чику бледным лицом, попросил его:
– Пропусти, пожалуйста, мне сходить.
Чику стало жалко мальчика, но он уже не мог остановиться. Изо всех сил ухватившись за железную перекладину переднего сиденья, он преградил ему путь.
– Сиди, - приказал Чик, - дольше будешь ехать, дольше будешь жить.
Мальчик покорно сел. Автобус поехал дальше. Тут Чик выложил ему условия предстоящей драки. Можно на кулаках. Можно и на ножах. У Чика оказывается, два ножа. И он благородно предоставляет мальчику право выбора оружия. Драка должна произойти у обломков приморской крепости. Без свидетелей. Кстати, недалеко от того места, где мальчик трепал его за чуб, а Чик вынужден был терпеть, потому что нельзя было рисковать: в ту ночь предстояло Дело.
На следующей остановке мальчик, побелев, как бумага, снова встал и пролепетал, что ему надо сходить. Чик прекрасно знал, что ему не надо сходить. Он снова изо всех сил сжал перекладину переднего сиденья и преградил ему путь. И мальчик покорно сел.
Но вот автобус въехал в город, доехал до остановки и затормозил. Люди стали выходить. Чик немного растерялся, он не знал, как быть дальше. Уже многие люди вышли, а Чик все сидел, и мальчик замер в ожидании своей судьбы.
– Чик, ну что ты там завозился!
– крикнула тетя Лена на весь автобус и стала приближаться к нему. Она властно протянула ему своей богатырской рукой петуха и курицу. И Чику ничего не оставалось, как встать и осторожно взяв сначала в правую руку петуха, левой зажать лапки курице. Он почувствовал, что для знаменитого, хоть и маленького разбойника у него сейчас довольно глупый вид. Принимал участие в страшной казни и на тебе петуха и курицу!
Теперь мальчик глядел то на Чика, то на петуха и курицу, и словно просыпался от летаргического сна. Образ, нарисованный Чиком, как-то не вязался с обликом мальчишки, которому женщина, правда, с могучими руками, небрежно сует петуха и курицу с перевязанными лапами. Нет, человеку такой профессии не суют в руки петуха и курицу. А если даже и сунули, он должен был со смехом бросить их в лицо тому, кто сунул. И было совсем не похоже, что Чик может бросить этой женщине в лицо петуха и курицу.
– Я тебе прощаю все, - сказал Чик, стараясь опередить пробуждение мальчика, - только не имей привычки дергать за чуб незнакомых пацанов. Можешь не на того нарваться... А это так... Для понта...
С этими словами Чик слегка развел руками, и тут петух вдруг взорвался, захлопал крыльями, заклокотал и неожиданно укусил Чика возле колена. Было больно так, как будто петух вколотил гвоздь в голень Чика! Было больно так, как будто бы сто ос ужалили его одновременно и в одно и то же место! Но мальчик, все еще просыпаясь от летаргического сна, глядел на Чика, и Чик выдержал боль, он не вскрикнул и даже не взглянул на месте укуса. Он только отвел подальше от ноги петуха.
– У тебя кровь, - вдруг сказал мальчик и кивнул на ногу Чика.
Чик небрежно опустил глаза. В самом деле струйка крови поползла по голени. Чик поднял глаза и сказал:
– Разве это кровь...
Мальчик теперь с разинутым ртом уставился на Чика. Было похоже, что выход из летаргического сна был приостановлен.
– Чик, что ты там остолбенел?
– крикнула тетя Лена уже с улицы. Чик спрыгнул с подножки и легко догнал ее. Он шел быстро и плавно, стараясь не расплескать гнев петуха. Он больше не чувствовал себя оскорбленным этим мальчиком. Он даже удивлялся, почему ему так больно было вспоминать, как этот мальчик потрепал его за чуб.