Чиновникъ Особых поручений

Кулаков Алексей Иванович

— Господа, обмен состоялся и мы уходим.

Медленно встающий из-за стола дуумвират вождей согласно закивал. Катнув желваками, Великий князь стиснул в пальцах «экспандер» и хмуро пообещал:

— Надеюсь, мы еще…

Дернувшись и всплеснув руками, он начал валиться на пол — и одновременно с этим до всех долетело резкое:

Г-бух!!!

На пару ужасно долгих мгновений все даже не замерли, а откровенно обмерли в ужасе — впившись глазами в адскую машинку, которую резко дернул к краю стола провод детонатора, так и зажатого в великокняжеской руке…

Рдоум-рдоум-рдоум!..

Пока поистине мертвую тишину не разорвал гулкий голос «Рокота» стрелявшего с такой частотой, что хлопки сливались

в натуральную пулеметную очередь — опрокинувшую навзничь двойку наиболее опасных бойцов с обрезами дробовиков, пятерку простых уголовников рядом с ними, а напоследок и дуумвират «вождей». Отстрелявшись, Александр нырнул вниз и сместился на полметра в сторону, меняя пустой магазин-стандарт на удлиненный: однако выстрелить по нему никто не успел — длинно пролаял невесть откуда взявшийся «Кнут», хлестнувший по «группе поддержки штанов» ливнем свинца, и на ногах осталось от силы десяток человек, тут же кинувшихся прятться ха ящики и бочки. Впрочем, несмотря на раны и убитых соратников, французские революционеры не утратили воли к победе, начав вразнобой палить в сторону классовых врагов.

— Лазар, уходи-им!..

Дуф-ф!

Пытаясь вырвать из хватки мертвого хозяина лупары его грозное оружие, раненый перестарался, невольно дернув оба спусковых крючка — и отправив сноп картечи в голову успешно уползающего с поля боя соратника. Второй сицилиец с обрезом тоже был мертв: расстреляв на звуки чужих выстрелов уже второй «длинный» магазин, Александр привстал и неуловимо-быстро крутнулся, отпрыгивая еще дальше от своих телохранителей, затаскивающих под прикрытие стола откровенно растерявшегося чиновника, вцепившегося в кофр с фотонегативами — и надсадно кашляющего Михаила. Хотя, последнего скорее уж закатили: уж больно тяжел и грузен был в своем бронежилете Его императорское высочество!

Г-бух!!!

Тяжелая пуля смачно шмякнула по бочке, легко пробив и расщепив изогнутую дубовую клепку — там, где только что выглядывала голова желтоглазого стрелка.

— Стропила, на два часа!

Сбросивший со штурмовой модели «Кнута» маскировочно-транспортный чехол, телохранитель перезарядился и начал садить вверх-вправо короткими трехпатронными очередями, прочесывая на балках все подозрительные тени. Наконец «очнулись» дворцовые полицейские, начав суматошную перестрелку с оставшимися французами: звуки их заполошной пальбы заметались меж крышей и стенами, откровенно терзая уши резкими хлопками. Резкими и частыми от пистолетов и «Кнута», сухими щелчками от «Громов» — и ответным басистым буханьем разнокалиберного револьверного старья. Летающий свинец то и дело выбивал щепки из ящиков и бочек, трепал старую парусину и вздымал пыльные фонтанчики на земляном полу — по которому текли и расплывались лужицами тоненькие струйки пока еще горячей крови…

— Ха-а-а!!!

Вздрогнув, крутнулся волчком и завалился на пол дворцовый стражник, тут же неловко начавший отползать под прикрытие стола; за ним молча шатнулся и стоявший в дуэльой позе бравый штабс-капитан, ловко перебросивший пистолет в левую руку и таки доставший своего обидчика. Пока три телохранителя и князь добивали последние остатки сопротивления, Шиллинг упрямо пытался выпрямиться и насадить на мушку нового подранка. Но увы, так не успел: сначала коротко протрещал «Кнут», разлохматив ткань робы на спине отчаянно хромающего «бегунка», затем гулко рявкнул «Рокот», всадив в дернувшегося к лупаре француза фирменную агреневскую «двойку». Дернув головой, от которой в сторонку отлетел кровавый шматок, тело грузно завалилось на спину — и в склад наконец-то вернулась тишина. Условная, конечно: влажные хрипы и сипение умирающих, тихие стоны раненых и далекие возгласы убегающих прочь революционеров никуда не делись, но уши, оглохшие после стрельбы, всего этого

просто не различали.

— Миша, ты как?

Остро воняло сгоревшим порохом, горячим оружейным металлом, а так же свежей кровью, потом и самую малость дерьмом: тот самый сладкий запах победы, который так любят воспевать поэты… И коий, почему-то, частенько не нравится самим победителям.

— Кхе-кха-кху, ши-ивой! Ш-што это было?

На секунду выглянув, Александр прислушался к чуйке. Выглянул еще, не ощущая на себе чужого взгляда, и спокойно распрямился, оглядывая неаппетитные итоги «агрессивных деловых переговоров».

— Что-то длинноствольное, стрелок сидел где-то во-он там на стропилах. Сильно прилетело?

Поставив на предохранитель так не пригодившийся парабеллум, здоровяк положил его на свое бедро. Провел рукой по груди, натужно кашлянул и оптимистично улыбнулся:

— Ш-шить буду! Только язык прикусил…

Бледное лицо в испарине и синие губы намекали, что одним языком дело не ограничилось, но шевелился Михаил уже достаточно бодро — благоразумно не высовываясь из-за сомнительного укрытия стола. Рядышком сидел чиновник, судорожно обнимающий кофр с царским компроматом, за ним пристроился его коллега, нервно протирающий лицо не первой свежести платком. Чуть поотдаль деловито перезаряжался старший звена телохранителей, коего теперь уже никто бы не спутал с мирным специалистом по почеркам: слишком уж ловко и привычно он держал пистолет-пулемет, удерживая цепким взглядом свой сектор — пока левая рука вытягивала из накладного «брюшка» новый коробчатый магазин.

— Господа, вы там как?

Подранок из дворцовой стражи слабо улыбнулся Его высочеству и проявившему интерес князю, ненадолго отняв от правого бока окровавленую ладонь:

— Пока жив!

«Измайловец» кривился, но лейб-гвардейскую марку держал, успешно делая вид, что пуля в торсе для него все равно что царапина. Лишь когда его грубовато пересадили к столу, едва слышно хрипнул и закрыл побелевшие от боли глаза — уже не ощущая, как агреневский телохранитель безжалостно распарывает на нем летний сюртук превосходной английской шерсти.

— И-эх!

Поглядев на аккуратную дырочку на ладонь ниже правой ключицы, из которой потихоньку сочилась кровь, самоназначенный санинструктор выщелкнул лезвие поясного ножа-складешка и без лишних раздумий отмахнул у раненого Шиллинга солидный кусок его белой сорочки. Подумав пару секунд, откроил еще один лоскут для тампончика — и начал накладывать плотную повязку из батистовых бинтов.

— Тимоха, у тебя рука.

— Где? Ух ты, трижды в бога мать!..

— Дай-ка!

Вдвоем у телохранов дело пошло веселее. Тем временем Великий князь достал из внутреннего кармана массивный портсигар — вот только вместо табака, внутри оказался целый набор разнокалиберных ампул и маленьких колбочек с таблетками. Неловкими движениями вытянув из гнезда шприц-тюбик, Михаил зубами сдернул колпачок и засадил иголку себе в предплечье — прямиком через ткань, не заморачиваясь поиском более удобного места. Сдавил пальцами, вдохнул, длинно выдохнул… И удивленно округлил глаза, когда увидел друга, тянувшего за шкирку знакомого «масочника» с аккуратно простреленным плечом.

— А второй?

Перетягивая собственное творчество самодельными жгутами, Александр вздохнул:

— Под «Кнут» попал.

Распоров раненому в бок дворцовому стражнику мокрый от крови сюртук и оглядев солидную борозду от пули, в глубине которой желтело чудом уцелевшее ребро, князь молча достал свой портсигар и собрал скелетный шприц — потратив часть ампул на своего телохранителя, дворцового стражника и Шиллинга. Затем подсел к Михаилу и задумчиво поковырялся в продырявленной на его груди жилетке, с некоторым трудом вытянув наружу сплющенный комочек свинца.