Чипсы
Шрифт:
Но всё же ради меня мама постаралась. Стала дарить и цветы, и чай. Тогда у мамы не было поставок элитных чаёв из Сибири, только свои, тогда мама ещё только начинала.
За травами мы с мамой стали прогуливаться, как только я в два с половиной года смогла подолгу ходить и по чуть-чуть бегать. Мы сушили травы под навесом на балконе, а упаковывали их в комнате. Мама дарила тренеру чаи, маркированные только что организованным ею ООО "Экология питания". (У нас сразу была очень красивая упаковка: на пёстром фоне--сотни цветков, пятном -- силуэт органа - сердца, почек и т.д.
– - в зависимости от состава смеси.) Обычный цветочный чай по обычному маминому авторскому рецепту: общеукрепляющий (когда чай просто общеукрепляющий на упаковке был нарисован силуэт человека). Цветки жасмина, которого
Тренер обрадовалась. Я заметила: чаЯм всегда все рады, потому что чай независимо от состава -- это наслаждение, это связь с природой, натощак ещё и очищение организма. Минимум калорий при букете вкусов, раздражающих не только пищевые рецепторы, но, по цепочке, центры наслаждения мозга. В смеси пастельные оттенки сухих цветов радуют глаз. Зимой, засыпая чай в заварочный чайник или в чашку, вспоминается весна, пробуждение природы, первая любовь. Дальше, настаивая чай минуту-две пациент, то есть потребитель, вспоминает романтические летние увлечения, курортные романы, путешествия, паломничества к святым местам, зной, море или горы, степь -- кому что. Если ничего этого не было, человек начинает освобождаясь от зажимов, мечтать, представлять то, что ему хочется. Грезить, что называется, наяву. Человек погружается в мир трав и мир фантазий, в мир природы, в мир божественный... Спокойствие, расслабление, отдых, релакс - вот разгадка того, почему мамино предприятие сразу же не прогорело, хотя папа был уверен в обратном. "Есть вещи, -- говорила мама, -- которых мужчине не понять. Покупают же элитные сорта кофе". "Так то кофе. Кофе есть кофе", -- отвечал папа.
Когда в последние самые успешные годы мамины продажи росли, и ООО "Экология питания" стало приносить небольшую, но стабильную прибыль, папа стал говорить: "Наше кофе - это чай".
После подарков я снова стала первой в строю. Но если тренер меня хвалила - все хихикали. Больше того - девочки стали мне говорить, что я никакая ни первая и ни вторая, а блатная, и по правде, по честному, я должна стоять в строю и на упражнениях последняя. Обидные слова о несправедливости кололи меня больнее старых. Я бесилась и злилась, не зная как доказать, что "всё по правде" - а все передразнивали меня и ещё больше радовались и издевались. Я умоляла маму больше не возить меня в спортивный центр. Но мама резонно говорила:
– - И куда тогда? Дома сидеть?
– - В ДК "Октябрь" на танцы, -- говорил Илька.
– Они у нас в школе знаешь как классно выступают.
– - Там только станок, а силовых упражнений нет. Гимнастика - это осанка - на всю жизнь, растяжка - на всю жизнь. Да пусть эти плебейские дети бросают, а мы не бросим ни при каком раскладе. Если что - у нас папа в милиции. Так им и говори. Что пожалуешься в милицию. Безобразие!
Усвоив, что от гимнастики мне не отвязаться, я через силу заставляла себя ходить на тренировки. Папа так мне и сказал после того, как я закатила очередную истерику и легла поперёк входа в квартиру на коврик-половик, отказываясь идти на тренировку:
– - Иди на гимнастику как на бой, на битву, как в тюрьму в конце концов. Помнишь как в обезьянниках у нас в дежурке люди сидят? И ничего, да ещё ругаться некоторые не боятся. И ты привыкай.
Папино сравнение с тюрьмой помогло. На гимнастике я теперь представляла дежурку: решётчатые двери, за ними - банкетки. Банкетки я представляла на месте козла и бревна. Я представляла, что кричу и прошусь в туалет, настаиваю на чём-то. А мне с тоном превосходства отвечает дежурный, кричит на меня, а я , из-за решётки, как это делали подвыпившие задержанные, -- кричу в ответ. Я стала злиться, огрызалась, обзывалась и, если пинали ногами, сзади, исподтишка, стала пугать папиными санкциями. Меня никто не боялся, но мои угрозы и жёсткие ответы "ты мне так, а я тебе вот так" помогали мне самой. Жизнь разбилась на периоды, циклы: внутри отрезка времени менялось моё настроение: до тренировки оно становилось тоскливым, сразу после тренировки - свободным, парящим. После тренировки, допустим в четверг, пока шла до дома, держась за руку Ильки или мамы, я чувствовала себя самым счастливым самым свободным человеком на свете! Я думала: "Упс! До субботы свободна. А в субботу по-новой -- обезьянник".
8 Нагнетатели
Избили меня в двадцатых числах мая, на последнем занятии. Позади была показательная тренировка, где родители охали, бабушки кричали что-то дебиловато-наиглупейшее типа "Руки прямо! Ноги! Следи за ногами!" Все эти родители ужасно мешали, стояли кто с фотоаппаратом, кто с камерой... Конечно же Старая парикмахерская была вся в сборе. Три парикмахерши хлопали Злате и вообще всем, четвёртая держала в руках шикарный букет - так, что её лица и видно не было, остальные в голос обсуждали детские стрижки.
После показательной тренировки половина группы на последнюю тренировку просто не пришли.
– - Самые стойкие, -- рассмеялась тренер.
– Я думала: никто не придёт. А вы - вот: тут как тут.
– - Платные занятия, вот мама и погнала, -- тоньше и противнее обыкновенного пропищал Молюск.
Мы тренировались на половине зала, а с другой половины на нас пялились малюсенькие дети, которых притащили на просмотр, как когда-то нас. Тренер кричала:
– - Зачем так рано привели? На восемнадцать-ноль-ноль назначен просмотр!
Но дети и родители не уходили из зала. Их становилось всё больше. Кто-то начал кричать:
– - Где раздевалка?
И тренер сказала нам:
– - Всё, ребята. До свидания. Кто едет со мной в лагерь, с тем увидимся. Переодевайтесь, пожалуйста, побыстрее. Свет в раздевалке не выключаем, не балуемся.
Я счастливая побежала в раздевалку. Наконец-то! Всё лето без гимнастики, и, главное - без них, без этих отвратительных Макса, Златы, Молюска и остальных... У меня сильно болели мышцы. Это случалось часто от микроразрывов, я привыкла. Я села на лавку и стала снимать купальник, я ни на кого не смотрела. И вдруг - не могу найти свой пятнистый рюкзак. Только что был, стоял на лавке рядом со мной, и -- пропал. Я ничего не сказала. Я надела чешки и стала ходить по раздевалке - искать. Все подозрительно молчали, сопели, быстро одевались и обсуждали мультсериал "Медвежонок".
– - Это для малышни, -- пискнул Молюск.
Макс сказал:
– - Ищут, ищут - не отыщут, тушат-тушат - не найдут, -- и открыл мешок с чипсами.
Макс никогда не переодевался. И тогда как был в футболке и шортах, так и остался, только чешки сменил на сандалии.
Злата стояла в золотой юбочке, розовой майке со стразами, которыми только-только начинали украшать одежду (у Златы всегда были потрясающие футболки) и спортивной котомкой на плече...
– - Пошли?
– - Пошли, -- сказал Макс.
– - Пока!
– Злата помахала мне почти дружелюбно, почти без издёвки.
– - Пока!
– обрадовалась я тому, что Злата впервые за три года попрощалась со мной.
Ушли. Ура! Я вздохнула спокойно: ничего, мама придёт и найдёт мой рюкзак. Просто тренировка закончилась раньше, вот мамы и нет. Я и ещё три девочки сидели в раздевалке. Остальные убежали носиться во двор. В раздевалку заходили родители из нашей группы, с удивлением смотрели на меня, спрашивали, что произошло, прощались и уводили своих детей. Я осталась одна. Без рюкзака, в чешках и трусах, с купальником в руке. Мама опаздывала... Вдруг погас свет, стало черно - в раздевалке не было окон. От испуга я ринулась к двери, хотела выбежать, но кто-то толкнул меня. Ещё и ещё. Ещё и ещё. Кто-то ударил меня в живот, а кто-то в шею. Я закричала. Тогда меня повалили на пол и пару раз ударили ногой. И по спине. И ещё в скулу. Ногой! Всё. Я лежу одна, приподнимаюсь. Всё пропало. Голос Ильки