Числа. Трилогия
Шрифт:
Не знаю, куда нам податься, но отсюда надо уходить, это точно. Денег у меня мало, на поезд не хватит, даже на автобус. Может, Винни подкинет. Нет, нельзя у него просить, он и так столько для нас сделал. Настоящий друг.
Мия спит, пока я собираю ее вещи. Останавливаюсь поглядеть на нее — ротик открыт, кулачки закинуты за голову. Меня начинает трясти. Как я буду с ней одна? Вдруг негде будет переночевать? Погода жуткая, стекла в окнах дребезжат. Нельзя уходить из дома в такую бурю, когда некуда идти и не к кому обратиться. С ребенком нельзя.
Падаю на постель, я еще не сдалась, но вдруг до меня дошло, в каком положении я очутилась. Надо хорошенько все продумать, составить план.
Из-за жуткого воя ветра я даже не сразу слышу стук в дверь. Но потом до меня все-таки доходит, что кроме дребезжания, скрипа и скрежета слышно что-то еще, и я спускаюсь вниз. Стучат не в заднюю дверь, а в переднюю. Мы ей, по-моему, никогда и не пользовались. Я отодвигаю засовы, но замок заперт, где ключ, я не знаю. Дверь не откроется.
Наклоняюсь и открываю щель для писем над порогом.
— Кто там?
Видно стильный лакированный кожаный пояс, туго стягивающий чей-то плащ. Пауза, потом кто-то тоже наклоняется, у щели почтового ящика возникает подбородок.
— Меня зовут Мари Саутвелл. Я из Комитета по охране материнства и детства.
Блин!
— Что вам нужно?
— Я хочу побеседовать с Салли Харрисон. Это вы?
На долю секунды меня охватывает облегчение. Салли Харрисон? Ошиблись адресом. Тут я вспоминаю, что сама так назвалась в больнице.
— Обогните дом по переулку и войдите через заднюю калитку. Я вас встречу.
— Хорошо.
Закрываю щелку почтового ящика и несусь в кухню, сгребаю грязные кружки-тарелки, сую в шкафчик и захлопываю дверцу. Женщина, вошедшая в заднюю калитку, крепко потрепана ветром, но все равно выглядит шикарно: на ней еще и черные лакированные сапоги в пару к поясу. Она показывает мне удостоверение личности, я веду ее в дом, и мне страшно стыдно при мысли о том, как он выглядит на сторонний взгляд. Потолок грязный, закопченный, на полу мышиный помет, у стены — бейсбольная бита.
— Чаю? — предлагаю я, чтобы отвлечь ее, но она уже все подробно рассматривает, все подмечает.
И улыбается.
— Да, пожалуйста. С молоком и без сахара, если можно.
Завариваю чай непослушными руками. Молоко я забыла убрать в холодильник, оно весь день простояло на столе. Наливаю его в чай, оно сворачивается. Выплескиваю чай в раковину.
— Блин. Простите. Молоко скисло. Извините, я заварю еще чаю. Без молока будете?
— Ладно, не нужно чаю. Давайте присядем. Это рутинный патронажный визит. Я задам несколько вопросов о вас… и о вашей девочке. Она здесь?
— Да, спит наверху
— Мне бы хотелось взглянуть на нее. После того, как мы поговорим.
— Конечно. — Руки у меня вспотели. Вытираю их о джинсы и сажусь. — У нее все нормально, у девочки, в смысле. Все хорошо.
Она поднимает глаза от каких-то бумаг, разложенных на кухонном столе.
— Само собой, конечно. Дело в том, что вы с ней… не прошли некоторые юридические формальности. Это просто рутина.
— Как… как вы нас нашли?
— Вашу малышку чипировали в больнице, правда? Луиза Харрисон…
— Да, но…
— Больница проинформировала наш комитет, и мы засекли ее здесь.
Засекли. Нет слов. Значит, куда бы мы ни попались, нас теперь засекут.
— Я не хотела, чтобы ее чипировали. Это сделали без моего согласия.
— Гм… да, я слышала, многим это не нравится, но это безвредно для здоровья и требуется по закону…
— Я знаю. Пошел он, этот закон.
Слышу собственный голос и мысленно зажимаю себе рот: «Не надо, веди себя нормально, дружелюбно, и она уйдет».
Улыбка на ее лице делается несколько натянутой.
— Что ж, сделанного не воротишь. Зато теперь мы можем помогать вам советом и поддерживать, когда это вам понадобится. Вы поддерживаете контакт с отцом Луизы?
— Нет, — быстро отвечаю я, — он о ней даже не знает.
— Мне потребуются более точные данные, поскольку речь может пойти об алиментах. Он обязан выплачивать алименты.
— Мне не нужны его деньги. Мне от него ничего не нужно.
— Но ведь деньги не будут вам лишними…
Она оглядывает кухню.
— У меня все хорошо. Я справляюсь. У меня здесь друзья, они мне помогают.
— Вы имеете право на собственные деньги.
— Я не хочу их брать. Мне ни от кого ничего не нужно. Мне нужно, чтобы меня не трогали.
— К сожалению, в жизни так не бывает, особенно когда у вас маленький ребенок. Местная администрация обязана заботиться о матерях-одиночках, чтобы обеспечивать благополучие детей на вверенной ей территории…
Заботиться? Заботиться? Кто обо мне заботился, пока я жила дома? Кому было интересно, почему я начала плохо вести себя в школе? Никто не заглядывал дальше кованой калитки и гравийной дорожки. Дома все зашибись, а она — такой уж она уродилась!
— Если хотите, можем прямо сейчас подать заявление онлайн. У меня с собой ноутбук.
— Я же говорю, мне ничего не нужно.
— Может быть, в другой раз…
— Давайте я принесу Луизу. У нее все прекрасно, у меня тоже. У нас обеих все прекрасно.
— Мне бы хотелось взглянуть на ее комнату, если можно. На детскую.
Я вздыхаю:
— Идемте.
И я веду ее наверх по лестнице мимо перегоревших лампочек, ободранных обоев, дверей, проломленных снизу. Мия по-прежнему спит в ящике. Чистенькая, розовенькая, здоровенькая. Что им еще надо?!