Чистая работа
Шрифт:
— Скажи мне… Ну, скажи, Идрис…
Анна быстро прошла по коридору в приемную, где доктор Салам давал Ленгтону какие-то лекарства.
— Делаем электрошок, разрешает он или нет, — распорядился Ленгтон, проглотив таблетки, и с улыбкой обратился к Эзме: — Они точно не из дурмана?
Она улыбнулась в ответ, покачала головой и сказала:
— Я напишу список таблеток и порошков, которые вам помогут.
Анна нетерпеливо сказала:
— Знаете, по-моему, Идрис будет говорить, но он хочет, чтобы его осмотрел доктор Салам. Он очень
Ленгтон поднял глаза к потолку.
— Он сказал, что это джимсонова трава, — добавила она.
Доктор Салам пояснил, что это название дурман обыкновенный получил в то время, когда его применяли против британских солдат в американском городе Джеймстауне. Сухой порошок подсыпали в еду, а настойку капали в питье.
— Спасибо за историческую справку, доктор. Пожалуйста, пойдите осмотрите его, только побыстрее, — сказал Ленгтон, открыл доктору дверь, посмотрел на часы и выпроводил его. В коридоре, понизив голос до самого тихого шепота, он произнес: — Одну минуту: мне нужно, чтобы вы как будто бы нашли у него в организме следы этой самой джимсоновой травы и сказали, что его можно вылечить. Пропишите ему таблетки, вообще ведите себя так, чтобы он ничего не заподозрил, понятно? Мы должны добиться того, чтобы он голову от страха потерял.
Доктор Салам кивнул и пошел в палату, навстречу ему попался Майк Льюис с кофе и черствыми сэндвичами.
Когда Майк вошел в приемную, Ленгтон объяснил ему, что происходит:
— Просто пародия, а не работа! Время теряем, этот парень, того и гляди, концы отдаст, а братец переживает, что его самого травят тем же самым.
Льюис раздобыл список посетителей. Первым, кто пришел навестить Эймона Красиника сразу после его ареста, был Рашид Барри, теперь уже мертвый. Остальных пока что даже не начали допрашивать, Фрэнк Брендон проверял, настоящие ли адреса посетители сообщили служащим тюрьмы. Сейчас они беседовали с юристами, которые вели дело Эймона.
У Ленгтона внутри все кипело. Получалось, что они снова работают вхолостую, дело как будто распухало, выходило из-под контроля.
Льюис улыбнулся:
— Шеф, у экспертизы хорошие новости. Волосы и некоторые отпечатки принадлежат Карли Энн Норт. Нашли еще образцы тканей, скорее всего оттуда, где лежало ее тело, до того как машину отвезли на резку.
Внутри «рейндж-ровер» тщательно вымыли, но под бардачком все равно нашли два отпечатка пальцев Рашида Барри, третий отпечаток сейчас проверяли, правда, не установили пока, кому он принадлежит.
Ленгтон, казалось, немного успокоился — то ли потому, что они продвинулись в деле, то ли потому, что таблетки начали действовать, и если не на больную ногу, то хотя бы на настроение. Он буквально проглотил черствый сэндвич и запил его еле теплым кофе.
Эзме неторопливо вынимала из чемоданчика свое оборудование: загубник, который нужно было вставить в рот Эймону, электроды, резиновые наконечники. Она аккуратно разложила их на белой салфетке и тщательно протерла дезинфицирующим средством.
Посмотрев на часы, она обвела в воздухе круг указательным пальцем:
— Время идет. Эймона Красиника надо еще проверить.
Анна вспомнила, что этот умирающий молодой человек делал тот же самый жест в своей тюремной камере, и сказала:
— Знаете, а ведь Эймон делал рукой так, и больше ничего.
Эзме легко пожала плечами:
— Да, вы говорили об этом, это самый обычный жест — так показывают время. Иногда к нам приходят совсем безграмотные люди, которые даже не знают, как пользоваться часами, и так я показываю им время. — Она снова обвела круг в воздухе. — Когда большая стрелка возвращается на двенадцать, вы заходите ко мне, — произнесла она и улыбнулась. — Когда мы переводим часы вперед или назад, люди страшно путаются: им кажется, что в наказание они потеряли целый час!
— Каморра видел, как вы это делаете?
— Может быть.
— Вы когда-нибудь встречались с братьями Красиник?
— Нужно посмотреть в записях, но, понимаете, многие приходят под ненастоящими именами и дают ненастоящие адреса.
— Пойдемте посмотрим на него, — предложила Анна и, поколебавшись, взглянула на Ленгтона.
Он слегка кивнул. Проводив их взглядом до дверей приемной, он протянул руку еще за одним сэндвичем и пробурчал себе под нос:
— Мог бы и сам догадаться.
Пока доктор Салам осматривал Идриса Красиника, Анна провела Эзме к его брату Эймону.
Он лежал совсем тихо — широко раскрытые глаза неподвижно смотрели в потолок, все тело напряглось, дыхание было неглубоким и частым.
Анна встала у двери, а Эзме подошла к постели больного. Она склонилась над ним и одной рукой несколько раз несильно ударила его по щекам. Он не ответил, тогда она положила ладонь ему на щеку.
— Бедный, бедный ты мой… — произнесла она и взяла его за руку, все время что-то напевая, будто укачивая младенца.
— Вы его узнаёте?
— Нет. Нет, не узнаю, но мы ведь работаем уже немало лет, и у нас побывало очень много людей. Может, был и он, но, честно говоря, я не уверена. Извините.
Они вышли из палаты и вернулись в приемную, к Ленгтону.
Эзме, казалось, расстроилась, она спросила Анну, почему никто не воспользовался многочисленным больничным оборудованием. Анна удивилась, ей и в голову не могло прийти, что Эзме, специалист по травам, стала бы рекомендовать внутривенное питание или подключение к кардиостимулятору.
— Когда он первый раз попал в тюремную больницу, ему пробовали помочь, но он категорически отказался от лечения и даже написал расписку.
Эзме покачала головой:
— Он, наверное, не ведал, что творил…
— И все-таки мы должны смириться с фактом — так он хотел. Когда осужденные из Ирландской республиканской армии объявили в тюрьме голодовку, офицерам не разрешали кормить их и помогать тем, кто терял сознание.
Эзме положила ладонь на руку Анны:
— Тела для тех людей были орудием борьбы против власти, а этот бедняга, наверное, даже не знал, что он подписывает.