Чистая работа
Шрифт:
— Боже мой… — произнесла Анна, еле сдерживая слезы.
Внутри у нее все кричало: «Отдайте их мне, я хочу о них заботиться!» Конечно, смешно было даже думать об этом, но сейчас ее захлестывали эмоции, она горела желанием помочь беззащитным малышам. Она понимала, что множество будущих приемных родителей переживают то же самое, однако далеко не все умеют обращаться с такими травмированными детьми; еще печальнее было думать о том, что детей иногда разлучают.
Анна уже прощалась с Элисон и пожимала ей руку, когда из комнаты
— Сестра Элисон, зайдите, пожалуйста, — торопливо произнесла она.
— Что такое?
— Он взял карандаши, стал водить ими по стенам. Я ему сказала, чтобы он дал их мне, а он отошел в угол и начал писать. Я подошла к нему — не наказывать, а вести в туалет, а он…
Элисон, не дослушав, поспешила в комнату. Анна чуть помедлила, но потом пошла следом за ней. Мальчик громко кричал, лягался, брыкался и вдруг, как будто порыв его разом прошел, подбежал к Элисон и громко заплакал. Она села и стала тихонько качать его, приговаривая:
— Ну-ну, тебя не накажут. Все хорошо, успокойся, перестань, мой хороший…
Анна вздрогнула от неожиданности, когда сзади подошла молодая сестра.
— Слава богу, наконец-то… — радостно произнесла она.
— Что вы хотите сказать?
— Он плачет, но разрешает Элисон держать себя, значит, мы сделали первый шаг.
— То есть вы сможете с ним поговорить?
— Наверное.
Дверь снова открылась. Элисон попросила принести апельсиновый сок, печенье, чистые штанишки и, почти сердито взглянув на Анну, отрезала:
— Сейчас к нему не пущу! Даже не просите!
Вернон сидел, поставив локти на стол и закрыв лицо ладонями. Вид у него был неважный. Ленгтон расположился напротив, Льюис сидел справа. Вернон говорил уже больше часа и все это время не переставая дрожал. Ленгтон посмотрел на часы — почти четыре. Он взял блокнот и быстро написал в нем что-то.
Льюис опустил взгляд и прочел: «Все еще упирается».
— Что теперь со мной будет? — спросил Вернон.
Ленгтон ответил, что они постараются найти ему адвоката, но, пока он не признается во всем, его будут держать в участке.
— Так я же ничего не сделал.
— Ты, Вернон, скрыл крайне важную информацию. Если бы ты рассказал все, что знаешь…
— Но я здесь ни при чем, Богом клянусь! Я защищался, вот и все! Это неправильно! Да если бы я вам сказал, где этот дом, сами знаете — из меня бы отбивную сделали.
— В самом начале нашего разговора ты отказался от присутствия адвоката, правильно?
Вернон посмотрел на магнитофон, потом на Ленгтона:
— Но вы мне сами сказали — договоримся.
— Я помню, что я сказал, Вернон. Договоримся — значит, ты продолжаешь разговор и делаешь официальное заявление.
— Не надо мне никакого адвоката.
— Не хочешь — как хочешь. — Ленгтон поднялся с места. — Если еще что надумаешь мне рассказать, давай не тяни; если считаешь,
— Вы такого не сделаете!
Ленгтон улыбнулся и тихо ответил:
— А спорим? — Потом, вполоборота повернувшись к Льюису, обронил: — Распорядись, чтобы его отвели вниз, в камеру.
— Не хочу! Не надо! — закричал Вернон.
— Там ведь будет гораздо лучше, чем в том месте, где ты закончишь свои дни.
— В гробу я закончу, сволочь! Вот где!
Льюис помедлил, но все же поднялся. Он был не совсем уверен, надо ли выполнять распоряжение Ленгтона, и ждал какого-нибудь знака, но Ленгтон, отвернувшись от него, что-то писал. Льюис вышел.
Ленгтон взглянул на пленку и сказал:
— Для протокола: детектив-инспектор Майк Льюис только что вышел из комнаты. Время четыре часа пятнадцать минут.
Он выключил диктофон, вдруг быстро схватил планшет и хлестнул им Вернона по лицу. Тот охнул, отшатнулся. Ленгтон как ни в чем не бывало положил планшет перед собой.
— У тебя две минуты, Вернон.
Вернон тупо смотрел на него, а Ленгтон приподнял ногу и носком ботинка ткнул его в ребро так сильно, что он откинулся на стуле и тут же согнулся пополам от невыносимой боли.
— Одна минута, — произнес Ленгтон, не сводя взгляда с потного, насмерть перепуганного лица. — Говори, Вернон, давай, нечего тянуть. Рассказывай мне о Клинтоне Каморре.
Вернон зажмурился и произнес:
— Это все Мерфи, идиот, виноват, он попытался его шантажировать.
Дрожа от гнева, Ленгтон вошел в комнату следственной бригады. Анна только что вернулась в участок и села за стол.
— Через пять минут едем в Пекэм, — бросил он и с грохотом захлопнул дверь своего кабинета.
Вошел Льюис. Она спросила его, что у них тут творится.
— Вернон в камере предварительного заключения. Этот подонок нам все время врал. Много часов потратили, но…
Он не договорил — Ленгтон крикнул, чтобы он зашел к нему.
Таким взбешенным Льюис никогда его не видел.
— Это же было у нас под носом! А мы все: «Нелегальные иммигранты, нелегальные иммигранты…» Каморра пользовался этими бедолагами — они и сами по его милости въезжали, и наркотики для него провозили. И женщины, и дети — все были контрабандистами, платили этому сукину сыну, чтобы он переправил их сюда, и еще глотали презервативы с героином. Он по большей части с бедняками дело имел — в Северной Уганде, Сомали, на Ямайке, ведь там тысячи бездомных, — а взамен обещал, что будет заботиться об их семьях. Джозеф Сикерт тоже был таким контрабандистом, когда приехал сюда пять лет назад. Он работал на Каморру, и к Гейл его послали, чтобы разыскать Артура Мерфи, потому что после убийства Ирэн Фелпс Мерфи ударился в бега и пригрозил все рассказать, если Каморра не поможет ему уехать за границу.