Чистилище
Шрифт:
Он молча взглянул на меня и помотал головой.
— И где же он тогда?
— На поле, — ответил мальчик. — Я несу ему немного хлеба.
Мы пошли вместе с Ромоло и проводили его к отцу, который с раннего утра работал в поле и под усиливающимся теплом позднего сентябрьского солнца начал немного потеть. Он встретил нас удивленным взглядом, но, по крайней мере, не пустился от нас наутек. Он развернул узелок и предложил нам отведать ароматного свежеиспеченного хлеба.
— Мы не привыкли к такому
— Мои люди боятся вас и ваших солдат.
— Солдаты сопровождают меня для защиты. — И многозначительно взглянув на Риккардо, я добавил: — На меня недавно напали бандиты.
Джованни Кавара сунул в рот кусок хлеба и сказал, пережевывая:
— Я ничего не имею лично против вас, синьор, но я хотел бы, чтобы бандиты оставили вас у себя.
— Почему?
— Потому что вы приносите несчастье в нашу деревню.
— Речь идет о древнем этрусском городе, не так ли? Вы знаете об этом больше, чем нам рассказали, синьор Кавара. — С моей стороны эта фраза прозвучала скорее как утверждение, нежели вопрос. Другой причины в том, что земляки Кавары куда-то исчезли, я не видел.
Кавара перестал жевать и повернулся на запад, туда, где находились остатки этрусского поселения. После паузы он серьезно произнес:
— Кто потревожит сон ангелов, обречет себя на погибель.
— Что вы хотите этим сказать?
— Оставьте ангелов в покое, тогда ангелы оставят в покое людей!
— Какие ангелы?
— Крылатые существа.
Постепенно я начал кое-что понимать. Я подумал об этрусских произведениях искусства, на которых часто встречались изображения существ, подобных ангелам. Но такие изображения возникали еще до того, как на эту землю распространилось христианство. Жители деревни когда-то натолкнулись на остатки керамики, и с тех пор засыпанный город для них — святыня, убежище ангелов, которое нельзя тревожить.
— Это не ангелы, — попытался объяснить я. — Изображения этрусков лишь случайно напоминают тех существ, о которых говорит Церковь.
— Да что вы об этом знаете, — проворчал Кавара и снова вернулся к своей работе. Не оборачиваясь к нам, он сказал: — Уходите, бегите из этих гор как можно скорее! Или нас всех постигнет несчастье.
— Мы уйдем лишь тогда, когда закончим нашу работу. Если нам никто не поможет, это затянется надолго.
— Никто из Борго-Сан-Пьетро не будет вам помогать!
Разочарованные ответом, мы отправились в обратный путь к лагерю, и я сказал Риккардо:
— Видимо, нам придется здесь пробыть намного дольше.
Он покачал головой.
— Нет, нам нужна помощь.
— Но кто поможет нам?
— Жители других деревень, для которых хорошее жалованье значит больше, чем засыпанный город. С вашего позволения, синьор, я еще сегодня отправлюсь
Я обещал ему это с радостью, но не догадывался, что вскоре мне придется нарушить свое слово.
На второй день после отъезда Риккардо нас постигла беда, которую можно сравнить разве что с грозой, разразившейся посреди ясного неба и извергающей из своего свинцового чрева смертоносные молнии. Я вместе с солдатами спускался в подземный ход, как вдруг услышал громкие крики и треск выстрелов. Шум доносился со стороны лагеря, где остался капитан Ленуа и вторая половина солдат. Но самое главное — там была Мария, которая занималась приготовлением обеда.
Словно парализованные, мы прекратили работу и прислушались. Я вылез наружу первым и приказал солдатам следовать за мной.
— Но мы ведь оставили наши мушкеты в лагере, — ответил один сержант. — У нас здесь только лопаты.
— Ну и что? — бросил я в ответ и пустился бежать, не заботясь больше о сержанте и его товарищах. Страх за Марию гнал меня вперед. Когда я услышал шорох в кустах за своей спиной, то понял, что солдаты следуют за мной.
Вскоре перед нами появились палатки и укрытия лагеря. На земле лежали неподвижные тела, все это были люди капитана Ленуа. Какие-то мужчины в гражданской одежде подняли на нас свои мушкеты. Я мгновенно упал на траву и прикрыл голову руками. За треском выстрелов раздались стоны и крики раненых. Я услышал, как позади меня на землю падают французы, — без оружия у них не было ни единого шанса.
Прогремел еще один залп, и я увидел, как ко мне приближаются чьи-то грязные сапоги. Я понял, что незнакомцы убивают всех солдат, в которых еще теплилась жизнь. В следующее мгновение в мой затылок уперлось дуло мушкета. Я поднял глаза на худощавого мужчину, который безжалостно смотрел на меня.
— Этого не убивай! — послышался чей-то хриплый голос. — На нем нет униформы. Это, наверное, археолог.
Дуло мушкета отвернулось от меня, и человек с тощим лицом сказал:
— Слушаюсь, герр майор.
Мне стало понятно, что оба человека говорят по-немецки. На таком немецком диалекте говорили в Южной Германии или в Австрии.
— Приведите этого человека в лагерь! — приказал майор.
Двое мужчин подняли меня на ноги. Среди незнакомцев я, к своему удивлению, обнаружил Риккардо. Он сидел на корточках возле лагерного костра и держал за руки Марию. По его лицу текли слезы. Глаза Марии были закрыты, а на ее платье расползалось красное пятно крови: девушку ранили в грудь.
Увидев меня, Риккардо дрожащим голосом сказал: