Чистильщик
Шрифт:
Разворачиваюсь спиной к спальне. Слышу, как папа говорит мне, что есть люди, которые просто делают то, что делают, и нужно оставить их в покое. Никто не имеет права судить тех, кто влюбляется в людей своего пола. Вот что бы он сказал. Только я его не слушаю, потому что он уже умер, а люди такими вещами не занимаются.
Так, для одной ночи достаточно. Когда я позвоню завтра и расскажу про труп Кэнди, останется только четыре человека, за которыми надо будет внимательно следить. Уже поздно. Если я не поеду сейчас домой, то завтра могу опять проспать. Меня уже
Но это шанс. Я уже в доме. Пистолет у меня уже с собой. И ни один из них не подозревает о моем присутствии. Они слишком поглощены друг другом. Значит ли это, что они заслуживают смерти? Единственное, что я знаю: они оба вызвали это безумное отвращение, за что и должны поплатиться. Никто не имеет права проделывать со мной такие вещи. Никто.
И все же их ли это вина?
Господи! Как я вообще могу задаваться этим вопросом? Что я за человек после этого?
Я Джо. Я Судья. Я сильный, все держу под контролем, и то, что я решу, будет моим решением, а не Господним. И не папиным. Мне все равно, что они оба подумают.
Возвращаюсь к спальне. Останавливаюсь у двери. Прицеливаюсь. Но курок не спускаю. Вместо этого обдумываю техническую сторону вопроса. Пули совпадут с теми, что были найдены в теле одной из моих предыдущих жертв. Еще одно преступление серийного убийцы, и это их здорово запутает. Почему он выбрал жертвой голубого полицейского? Но какая мне будет польза, если другие детективы заподозрят, что кто-то за ними охотится? Смогу ли я проникнуть в их дом, если вдруг понадобится? Или в их номера, снятые в мотеле на одну ночь?
Я делаю шаг назад, но пыхтение и мычание из спальни как будто только становятся громче. Пружины в кровати скрипят так, будто вопят от ужаса. Прижимаю руки к голове, но это не помогает. Стискиваю правое ухо дулом моего «глока», левое — пальцем, но думать от этого легче не становится. Звуки никуда не исчезают. Единственный способ от них избавиться — или застрелиться самому, или пристрелить их. Но мне не надо убивать их. Я не животное. Я могу все это обдумать. Я умею отличать хорошее от плохого.
Больной человек ворвался бы сейчас в спальню и устроил пальбу, потому что больные люди не умеют контролировать свои действия. Безумие — юридический, а не медицинский термин. Морально нездоровые люди, убийцы и насильники, не являются безумными, они только используют этот предлог, чтобы обжаловать приговор. Действительно больные люди не понимают, что они делают. Они никогда не пытаются избежать наказания. Их ловят прямо на месте преступления, забрызганных кровью и насвистывающих мотивы Барри Манилоу.
И только у здоровых людей есть выбор.
Я опускаю пистолет. Я мог бы убить их просто так, просто потому, что я здесь. В жизни надо принимать то, что она нам преподносит в этом безумном, шиворот-навыворот вывернутом мире. А иногда надо что-то упустить, если тебе светит что-то лучшее. Жизнь — как асфальтированная дорога, от которой отходят множество грунтовок.
И сейчас, стоя в холле у человека, которого никогда раньше не встречал, я как раз
Спускаюсь вниз. Кухня забита всякими приборами из нержавеющего металла, которые стоят больше, чем я смогу заработать за год. Присаживаюсь за кухонный стол на барный стул и кладу «глок» перед собой.
Догадаться, что Трэверс голубой, было просто — календари. Ключевое слово тут было — «компенсация». Зная, что на пустой желудок хуже думается, я открываю холодильник и шарю внутри в поисках какой-нибудь еды. В конце концов делаю себе бутерброд с солониной — парень Трэверса, похоже, превосходный повар. Прихватываю баночку коки — в конце концов, на нее скидка, — чтобы промочить горло. Шипучая пена смывает все мои фантазии на тему того, что звуки, которые до меня доносятся — все что угодно, только не двое мужчин, переживающие лучшие моменты своей жизни.
Наверху кровать бьется об стену, как будто и она хотела бы выскочить через входную дверь с полчаса назад. Сажусь к барному столику и начинаю водить пальцем по его краю.
18
Ресторан полон голосов, вкусных запахов, хороших людей, приличной музыки и теплой атмосферы. У официанток идеальные прически и стройные фигуры, которые подчеркнуты облегающей формой. Все остальные приложили максимум усилий, чтобы не выглядеть слишком официально — джинсы, симпатичные футболки, навороченная обувь.
Отец Салли расправляется с блюдом из курицы, мать — с салатом, а Салли возит туда-сюда вилкой по своим тортелли. День прошел хорошо. Впервые за долгое время ее отец, которому теперь пятьдесят пять, выглядит приблизительно на свой возраст, а не на много лет старше. DVD-плейер оказался удачным подарком; она подключила его без всяких проблем, и ее отец потратил минут десять, пытаясь научиться пользоваться пультом. Ему было трудно нажимать на кнопки своими трясущимися руками, но он никак не выказывал своего разочарования по этому поводу. Будет ли так же через год или даже через пару недель, этого предвидеть никто не может.
Салли цепляет вилкой пару кусков пасты и отправляет их в рот. Она любит пасту. Могла бы с радостью прожить только на ней, но сегодня у нее плохой аппетит. Ее отец и мать смеются. Она счастлива, что в ближайшие час или два они не будут выглядеть потерянными.
Когда Салли заканчивает есть свое блюдо, дружелюбная официантка, обслуживающая их весь вечер, подходит и забирает тарелки, после чего быстро приносит десертное меню. Салли пробегает его глазами. Ей ничего особо не хочется из того, что она видит, и, глядя на официанток, она думает, дотрагивались ли они хоть раз в жизни до какого-либо десерта. Она глядит на отца и по его напряженному лицу видит, что он пытается держать свое тело под контролем. Она думает, что долго он не продержится.