Шрифт:
Пролог
Безумному Максу, Дню триффидов и Ветру демонов посвящается
Ох, да, нам же так много платят. Столько, что порой не унесешь. Деньги же все решают, абсолютно и полностью. Ну, а как еще-то?
Нет руки? Не беда, что ты. Заплатили, да хорошо, новую отрастишь.
Погибли друзья? Не стоит переживать, серебро покроет все, найдешь новых.
Как это, не беретесь? Вы же продаете себя за нашу оплату! Эй, эй! Куда, тварь?
Как-то так, все всё знают и все в курсе про нас. Купить? Легче легкого.
Нет, правда тут есть. Серебро решает многое. Серебро легко обменять на теплую квартиру зимой, на хорошие обувь с одеждой, натуральное мясо и настоящий табак. Никто не спорит. И кому какая разница – как мы зарабатываем на жизнь? Именно, никакой. Завидуют ведь не способу. Завидуют тому, что потом. Тому самому серебру.
Верит ли кто-то в глупые надежды нашего Братства на возрождение человечества и нормальной жизни? Вряд ли. Ведь нам так хорошо платят и радуются, что есть кому платить.
Из катакомб под городами или с заброшенных ферм возвращается треть ушедших? И что? Мы же сволочные жадные выродки, готовые убивать кого угодно за деньги. И наплевать, что никогда первыми не поднимем оружие против людей. Всем наплевать. Мы чистильщики, мы убиваем чудовищ. Нас любят кабатчики, продажные девки и оружейники. Они нам всегда рады, хотя и им накласть на мечту, общую для нас всех. Единую для каждой и каждого в наших редких рядах.
Хотите правду? Получите:
Нам, всем вместе и каждому по отдельности, наплевать на многое. Есть цель, важная и нужная. И Братство идет к ней. Какая цель? Сложная. Опасная. Тяжелая.
Нам хочется совсем немного. Возродить людей. Поднять нас с колен. Убрать всю грязь, мешающую жить спокойно. Хотя, кто знает, нужно ли это самим людям? Но… хотите совсем честно?
Люди частенько желают вовсе не правильное. Сладкое лечит, горькое калечит. Делать выбор между покоем и потрясением тяжело. Сниматься с места – тяжело. Рвать жилы ради неясного – тяжело. Как тут не понять обычных людей? Только деваться некуда. Можно есть сладкую кашку с клубникой и радоваться. И толстеть. Зато даже жевать не надо. А можно рвать зубами жесткий кусок мяса, зажаренного на костре и хрустеть найденной морковкой. Вопрос только в том, кому и что лучше.
Когда твой мир умирает, что сделаешь ты? Ответь себе на этот вопрос и поймешь многое. Может быть, поверишь в нашу мечту. Может быть, решишь уйти к Портам и сделаешь все, чтобы удрать отсюда. Только ведь не поможет. От Полночи не убежишь. Она найдет тебя везде. Скрутит, раздерет когтями, разжует клычищами и выплюнет кровавый сгусток, бывший тобой. Полночь окутала весь мир черной паутиной страха и смерти. Полночь, хозяйка душ и тел, выпивающая кровь нашего мира. Именно она.
Не пустоши с их зверьем и кочевниками. Не север с его монстрами и корсарами. Не Степь или Эмират с их жаждой рабов и чужой земли. Нет. Не они наш настоящий враг. Наш главный враг нигде и повсюду. Наш главный враг прячется во мраке ночи и крадется по мостовым городов. Наш враг кутается в темный плащ Полночи. Потому что это она и есть.
Полночь мира людей. Полночь, разорвавшая планету Последней войной и пытающаяся доглодать оставшееся мясо на костяке мира. А лекарство от нее, от новой чумы, известно давно.
Огонь. Сталь. Кровь. Кровь ее детей, умирающих на наших клинках. Смрад ее воинов, сгорающих на наших кострах. Хруст плоти ее порождений, разрываемой нашими пулями. Сталь и огонь, кровь и смерть, больше ничего не спасет людей. И раз так, то нужны руки, что сделают все это, руки, сжимающие сталь, руки, льющие черную кровь. И они, эти руки, наши. Чистильщиков пустошей. Братства.
Глава первая: белое солнце и спокойный наемник
Вечерело.
Солнце не хотело уходить с неба, лениво катясь по небу, белесому от жара. Облака еле-еле текли к северу. Ветер полз где-то у самой земли, прокаленной за день. Висели ветви трех старых вётел у почти высохшей речушки. Старики, сидя на бревне по-над берегом, угрюмо молчали, крутили самокрутки, рыхлили песок клюками. Пот катился по черным и выщербленным временем лицам.
За пока еще открытыми воротами села гомонила детвора, гоняя палками обручи от бочек. Бондарь Липа ругался, но не отбирал, обручи давно пришли в негодность. Пацанва и девчонки катали их, соревновались, кто быстрее, ловчее и дальше. Часовой на вышке не зевал, торчал черным мрачным силуэтом. Старики, глядя на родное и свое, ворчали и ругались.
Все, кроме деда Стаха. Дед Стах плевать хотел на все и всех. Чего уж там, даже пользовался именем, данным отцом-матерью. Многие ему завидовали, еще больше считали старым дурнем. Все же знают, нельзя просто так имя называть, нельзя никому говорить, нечистый да его дети услышат и все. А он?..
А дед Стах плевать на всех хотел. И на все. Клюкой он не пользовался. Опирался на тяжелую офицерскую трость, полученную на выпуск из юнкерского училища. Гербовой орел набалдашника почти стерся, но веса трость не потеряла, хотя сейчас, ненужная, лежала на самом краешке бревна. Дед Стах занимался вторым из своих неживых друзей.
«Слоновий» пятизарядный штуцер не блестел на солнце. Матовое покрытие выдержало больше гербового орла и не сдалось, лишь чуть посверкивали серебряные накладки приклада и ложа. Остальные деды косились на него и его хозяина, что-то там перешептывались между собой, бухтели. Кто-то незаметно крестился. Тяжело пахло стариковскими телами, потом и боязнью. Острый опасный запах страха чуть колыхался в тяжелом нагретом воздухе.
– Трусы, – дед Стах сплюнул желтой табачной слюной, – были ими и помрете также.
– Чего ты, а? – дед Кругаль виновато пожал плечами. – Чего ты, вашбродь, снова собачишься?
– Трусы потому как! – дед Стах дернул щекой и усом, седым, но все равно щегольски торчащим вверх. – И вы, и бараны ваши толстопузые. Детишек не жалко?
– Жалко. – легко согласился Кругаль.
Остальные закивали. Пусть Кругаль говорит за всех. Все равно не разговор, а прощание с покойником. Вроде вот он, живой сидит, ворчит больше обычного, и что? Завтра утром от только кишочки да косточки и останутся. Да и про ливер-то неизвестно. Тварь все подъедала, чего уж там.