Чисто альпийское убийство, или Олигархи тоже смертны
Шрифт:
– Миш, я тебе вчера бумажку с реквизитами сунул, ты ее в кошелек убрал. Дай мне на минуточку! У моего помощника какие-то заморочки с платежами… Ты мне деньги кинул?
Кац кивнул.
– Записку, говорю, дай, чего головой машешь! Там у них чего-то непонятное происходит, свериться надо.
Кац молча распахнул пиджак, достал из внутреннего кармана пухлое портмоне и вывалил из него на столик кучу непонятных бумажек, листочков, записулечек и прочего мусора…
– Ищи, которая тут твоя! – беспечно обратился он к Никифорову. И пояснил уставившимся на эту гору бумажного хлама соотечественникам: – У меня еще со стародавних времен есть привычка в кошельке помойку устраивать. Я все чеки, листочки, визитки и прочий мусор в лопатник запихиваю и раз в две-три
Пока Кац объяснил, как он складирует ненужный хлам, Никифоров рылся в куче мусора, раскиданной по столу.
В какой-то момент он замер, выудил оттуда небольшую цветную фотографию и каким-то сиплым голосом поинтересовался:
– Так ты что, все это время знал про него что ли? Миш, ты зачем девку грохнул, неужели нельзя было по-хорошему договориться?
– Я случайно узнал, что у Мориши есть ребенок. И что это сын Каца. – Никифоров говорил очень тихо и каким-то потухшим голосом. Глаз он не поднимал. – Мы с ней в кабаке бухали, а у нее мобильный зазвонил. Она как номер увидела, сразу сорвалась и побежала куда-то. А меня в тот момент такое любопытство разобрало, что я тоже из-за стола выгреб и поплелся за ней. Да, говорю честно, я подслушал, чего она там щебетала. Оказывается, ей мать звонила. Я это из разговора понял. А еще я услышал, как Ларски сначала у родителей выспрашивала, как там ее Ангелочек Михайлович поживает, а потом с самим сыном сюсюкалась. Во время разговора Моришка стояла ко мне спиной, поэтому не видела, что я уши грею. А потом, когда повернулась, я понял, что девонька откровенно перепугалась. Ее аж затрясло от ужаса. Вот тут я повел себя как откровенная скотина. До конца не поняв, чего это она так запаниковала, я просто прижал ее к стенке и угрозами заставил рассказать мне всю правду. Мне, знаете ли, вдруг стало ужасно любопытно, почему это наша львица в панику ударилась. Да, я тоже человек и мне тоже присущи простые человеческие пороки. Когда мы вернулись за столик, Мориша жахнула стакан коньяку и поведала мне слюнявую историю про брошенную мать-одиночку. Про себя то есть. Оказывается, после вашего с ней, – Михаил поднял виноватые глаза на Каца, – романа она выяснила, что беременна…
Внезапно раздался жуткий грохот. Притихшая было публика заволновалась и воззрилась на источник безобразия – на Каца. Ибо именно он, пошатнувшись, оперся рукой о стол – стол не выдержал и упал.
– Вранье это все, – прохрипел виновник грохота. – У меня не может быть детей.
– Угу, – кивнул, соглашаясь с ним, Никифоров. – Морише ты об этом рассказывал, поэтому она особо и не предохранялась. А еще у нее у самой были проблемы, ей лет пять назад диагноз поставили – безнадежное бесплодие. Так вот, представь, каково было бедной девке, когда врач торжественно объявила ей о радостном событии? Ты уверял, что бесплоден, у нее заморочки в этом деле, а она бах – и вдруг на сносях! И никто, кроме тебя, отцом ребенка быть не может! В ту пору юная журналистка была влюблена в богатого прохиндея по уши и совершенно тебе не изменяла. То есть случилось невероятное. У двоих абсолютно не имеющих возможности заиметь ребенка людей вдруг наметилось потомство.
Кац всхлипнул, осмыслив услышанное, помотал головой и, все еще не понимая, что тут, собственно, происходит, попытался издать членораздельные звуки. Получилось у него это плохо.
– А я… А она… Почему мне об этом никто не сказал? Почему она мне не рассказала???
Никифоров вытер о джинсы внезапно вспотевшие ладони и ответил:
– Она собиралась. Речь заготовила, собралась цветы тебе подарить по случаю радостного события. Она даже в лабораторию обратилась, где делают анализы на отцовство еще до рождения ребенка. Получила оттуда справку,
– …лять, – сказал Кац. И замолчал. Похоже, мужчина что-то вспомнил.
Вежливая публика притихла в ожидании продолжения. Но оба Михаила почему-то молчали.
– Ну! Почему …ять-то? – первой не выдержала любопытная Ёлка.
– Потому что. И я прекрасно помню тот день. Моришка в то утро умчалась куда-то по своим дурацким делам, я решил, что у нее шопинг очередной… – через силу начал рассказывать Кац.
– А на самом деле она в эту самую лабораторию рванула. Ей очень хотелось иметь на руках ту злополучную справку, чтобы у тебя даже тени сомнения не было, – пояснил Никифоров.
– Но я-то не знал об этом!!! – Каца прорвало, и он перешел на крик: – Я же не знал! Я подумал, что раз она по магазинам поперлась, то это надолго! Вызвал девок, устроил групповуху! И в самый разгар веселья вдруг Моришка заявляется! Я же тогда решил, что ей этот идиотский букет какой-нибудь любовник подарил, а она его сдуру ко мне домой приперла! Мало того, эта девица мне с порога начала какие-то странные предьявы устраивать. Мол, как ты мог мне изменить, негодяй, и все в таком духе! Что мне оставалось делать? Я, не долго думая, объяснил наглой девке, что не обязан оправдываться перед каждой подстилкой, развернул ее лицом к двери и вломил хорошего пенделя.
Ёлку аж передернуло. В воображении четко всплыла вся эта быдлячья сцена – пьяный мужик на глазах у своры проституток выставляет обескураженную женщину на улицу. Без денег. Беременную. Униженную.
Писец. Сука. Скотина мерзкая!!!
– Ну ты гандон… – прошептала Идея Нахимова.
– Епт, а я не верила в рассказы, что рублевские бабы за цацки и деньги терпят побои и унижения от своих престарелых спонсоров… – эхом вторила толстухе Элка. – А вы все там действительно крысы поганые… Идка права, ты гандон.
Белла почему-то ничего не ответила. Она только вздохнула и уставилась в пол. Господи, неужели и ей доставалось? Это что ж такое в продажном мире олигархов делается-то…
– Насколько я понимаю, именно тогда мадам Ларски пропала из вашего поля зрения на довольно длительный срок? – Детектив уже все понял.
– Ага. Это она к родителям рожать ездила, – ответил за тезку Никифоров. – Об аборте и речи быть не могло – и для самой Мориши, и для ее родителей этот ребенок был просто Боженькиным подарком. Мальчика назвали Дмитрием, в честь деда. Сказать, что родственники его обожали, – ничего не сказать. Мать в нем души не чаяла, бабка с дедом просто от счастья с ума сошли. Естественно, когда встал вопрос о том, что Моришке придется вернуться в Москву, потому что в их деревне нет возможности заработать, родители оставили внука себе, а Ларски регулярно отправляла им довольно крупные суммы.
– Дмитрий… Дмитрий Михайлович… представляете, у меня наследник есть!
Похоже, до Каца вдруг дошло то, что он только что услышал. Мужчину откровенно подколбасило, а на его круглой физиономии светилась такая счастливая улыбка, что искренность его эмоций ни у кого не вызывала сомнений.
…Вот только… Если он не знал о ребенке, откуда тогда в его портмоне фотография мальчика?..
– Я… Я завтра же поеду в этот Мухосранск! Господи, у меня сын есть! Он живет в какой-то деревне, мой бедный мальчик! Он должен жить в Лондоне, с отцом, то есть со мной! Лучшие школы, университеты, да я… да я ему… все что захочет… Митька… Митенька мой!
Кац носился кругами, сбивая все на своем пути. Лицо миллионера полыхало, он размахивал руками и нес околесицу – про то, что первым делом он купит ребенку дорогущего скакуна, познакомит с внуками королевы Англии и что…
– Вот именно поэтому Мориша не рассказывала тебе о мальчике. Она прекрасно понимала, что, узнав о наследнике, ты первым делом сядешь в самолет и отберешь ребенка у нее и у ее родителей. Как следует поразмыслив, Ларски решила, что уж лучше Димка будет расти без отца-миллионера. Отдавать его тебе никто не собирался, – завершил свою речь Никифоров.