Чисто в лесу

Караваев Артём Михайлович

– Вот как? А как тогда выбрать работу так, чтобы не быть проституткой? – задал я, немного повысив тон, вопрос, который, по моему мнению, должен был поставить разгорячённую Дару в тупик.

– А почти никак в рамках той системы отношений, в которой живёт ваша примитивная цивилизация.

– А ты к ней не относишься, говоря «ваша»? – продолжил атаковать я.

– Отношусь, но меня в своё время нашли и вытащили из этого болота добрые люди, сейчас я не продаюсь за деньги, а «ваша» я сказала, чтобы дистанцироваться от этой грязи. Люди должны выходить из фальшивой системы отношений. Но все из неё не выйдут сразу, это разрушит даже то, что есть – и мир кувырнётся, как это предположительно уже было несколько тысяч лет назад. Нужно тащить людей из болота поодиночке, тогда вместе они смогут постепенно соорудить устройство для вытаскивания людей сразу большими группами. Потом только

можно будет начать разговор о построении общества другого типа.

– Ты хочешь меня вытащить из публичного дома? – заинтересовался я, сказав это чуть с издёвкой; мне не нравилось сравнение себя с проституткой.

– Хочу, – сказала Дара, не заметив сарказма, – ты сейчас являешься для меня наиболее важной задачей на ближайшее время. Но ты пока едва ли сможешь понять, что вкладывается в это моё «хочу» и что именно я делаю. Ты прав, мы спустимся вниз, разойдёмся по домам и через некоторое время ты снова будешь затянут в привычный тебе мир иллюзорной успешности и собственной значимости. Волшебная для тебя сейчас обстановка со мной развеется, если уже не развеялась, как наваждение. И каким ты будешь через три дня или через неделю – это даже мне непонятно. Ты можешь считать меня сумасшедшей, если тебе от этого будет легче, ты можешь попытаться оскорбить меня, обвинив в глупости и непонимании очевидных вещей. Давай, скажи, что я не права или заблуждаюсь… Только ведь я вижу гораздо больше тебя, так как могу подняться ещё выше.

Дара снова посмотрела на меня взглядом умудрённого жизненным опытом человека, отчего мне стало немного спокойнее – и я немного перестал злиться. Только на этот раз в её глазах была усталость, жалость и, мне показалось, разочарование.

– Пойдём? – предложил я.

– Пойдём. – согласилась Дара.

Мы поднялись, вернулись к люку и спустились по лестнице вниз. Дара закрыла люк и защёлкнула навесной замок. Выйдя из здания, я сказал, что пойду домой, ощущения у меня были не из приятных. Дара согласилась и, распрощавшись со мной, пошла дальше вверх по проспекту, а мне нужно было идти вниз.

Дома меня одолевали самые разные мысли. Дара вылила мне на голову сразу столько необычной и подрывающей все основы моих представлений информации, что это было больше похоже на наказание за что-то, чем на обучение новым знаниям и на попытку помочь. «Я сам виноват», – подумал я, – «торопился куда-то, хотел быстрее узнать, кто она и чем занимается, себя показать хотел, похвастаться… Может быть, она могла бы всё это рассказать мягче, не задевая моё самолюбие, раз такая умная» – я злился, но непонятно, на неё или на себя. Скорее всего, на неё: «Как она может так говорить о том, чем я занимаюсь уже очень долго, к чему иду, тратя на это значительную часть своих сил. Какой-то историк меня будет учить!»

Через некоторое время я успокоился. Чувство влюблённости к Даре, которое начало зарождаться у меня на прошлой встрече, исчезло.

Позже, я задумался над другим: «Раз у неё были отмычки, она знала, что мы пойдём на крышу. Отмычки больно крупные для произвольного замка, и подходят только для замков, отпираемых плоским и широким ключом. Значит, она уже была там, иначе ей пришлось бы брать целый набор отмычек на разные случаи, а ещё она знала код замка на двери подъезда… впрочем, он подбирается по очевидным потёртостям на кнопках». – Ничего не понимая, я переключился на следующую мысль: «И что это за люди, которые её вытащили и которые находятся выше элиты и академии наук? Что за работа историком-археологом, о которой она не хочет говорить?» – Мысли слишком сильно путались, я лёг на заправленную кровать и, засыпая прямо в одежде, успел подумать: «Дара хочет мне помочь, вытащить меня из болота, в котором я по её мнению нахожусь. Почему она думает, что мне нужна её помощь… я же сам знаю, что мне лучше…»

Я уснул, и ещё не представлял, как будет выглядеть процесс вытаскивания меня из болота и что со мной будет после этого. То, что на самом деле я ничего не понял из этого разговора с Дарой, как-то не приходило в голову. Это привело в будущем к событиям, переживать которые повторно совсем не хотелось бы. Но не произойди они, было бы ещё хуже.

IV

Когда я проснулся, была уже поздняя ночь, однако спать пока больше не хотелось. Посмотрев на телефон, я увидел, что меня ждёт смс-сообщение. Дара просила дать ей мой адрес электронной почты. Я ответил ей, выпил горячего чаю, разделся, умылся и лёг в постель. Чтобы не нарушать биологический ритм, нужно было снова уснуть и проснуться только в 5 часов. Я заставил мысли отключиться, представил себе полную темноту, сосредоточился

на ней, и начал засыпать. Удивительно, что в таком состоянии я всё ещё мог контролировать равновесие и управлять торможением психики. Проснувшись, я начал привычный день, но только проверил электронную почту перед пробежкой, чего раньше не делал. Пришло письмо от Дары:

Артём, прошу прощения за ту грубость, которую я позволила в отношении тебя и того, что тебе дорого. Оправдываясь, хочу сказать, что заметила в тебе склонность к преувеличению, отчего и решила, что без преувеличения с моей стороны тебе будет труднее меня понять. Надеюсь, ты понимаешь, что среди целей вчерашнего разговора, которые я преследовала, не было цели обозвать почти всех людей планеты людьми продажными. Многие из них не готовы понять и принять такую точку зрения, тем более, как я сказала, что она весьма преувеличена. Мои слова следует воспринимать очень осторожно и не оценивать буквально. Лучше их вообще не оценивать. Видеть в них правильный смысл ты научишься не сразу, но говорить проще и подбирать более аккуратные образы мне чрезвычайно трудно в условиях реального разговора. Я хочу, чтобы ты подумал бы вот над чем. Если человек злится или обижается на другого за отпущенную им реплику, значит, скорее всего, его оппонент прав, и обиженный собеседник интуитивно или даже реально понимает это. Когда реплика попадает в цель, она, так или иначе, обидит человека, но обижаться ему следует на себя. Если человек знает, что делает, обладает пониманием происходящего и отдаёт себе отчёт о своих действиях, ни одна реплика не может его даже задеть. Я извиняюсь не потому, что считаю себя неправой – напротив, я глубоко убеждена в сказанном, если не считать преувеличения, – а потому, что я попала в цель, и это тебя задело. Я извиняюсь, что не нашла другого способа пробить то, что считаю в тебе неправильным. И извиняюсь за то, что ты не понимаешь меня полностью и ещё относительно долго не будешь понимать.

Прочитав письмо несколько раз, я постарался запомнить и пересказать сам себе его содержание. Просто так читать такие письма нет смысла, что к этому моменту своей жизни я уже хорошо понимал. Письмо нужно понять, прочувствовать, пропустить через себя, для чего иногда полезно пересказать самому себе, как если бы я был Дарой и пытался бы написать что-то похожее. Пересказав суть, я ещё раз прочитал письмо, сопоставив свой пересказ с текстом. Всё было так, как я уловил. Значит, большая часть информации была понята мной верно. Если, конечно, здесь нет скрытого смысла.

Собравшись с мыслями, я решил ответить, что на поведение Дары не обижаюсь, осознаю совершённые мной глупости, которые и заставили её попытаться открыть мне глаза. Я добавил, что понимаю, как сложно придумать иной способ донести информацию до слишком уверенного в себе человека. Я на самом деле понял это, так как в общении с разными людьми сам не раз сталкивался с непробиваемым упрямством, вынуждающим переходить на всё более грубые аналогии, порой даже мягко намекая на схожесть моих аналогий с поведением собеседника. Подумав ещё немного, я дописал, что её мысли всё равно не кажутся мне настолько убедительными, чтобы бросить всё и заняться чем-то другим, причём непонятно даже чем. Мне было непонятно, что она хочет от меня, и почему я должен отказываться от своих целей. Я не понимал, зачем мне нужно то, что она пыталась мне сказать. Набрав текст в редакторе почтового клиента, поправив опечатки и аккуратно отформатировав текст, чтобы не показаться тупой безграмотной скотиной, я отправил письмо Даре. Отправил и вышел на запоздалую пробежку.

Этот небольшой промежуток времени, за который я прочитал письмо, ответил на него и отправил ответ по обратному адресу, ещё долго будет всплывать в моей памяти. Это будет происходить каждый раз, когда чепуху, подобную той, что я написал Даре, я буду получать от других людей. Но всё это будет гораздо позже.

Спустя некоторое время, два-три дня, я перестал злиться на Дару, но общение с ней было для меня уже чуть менее желанным. Мне не хотелось общаться с ней подобным образом, а хотелось говорить так, например, как в день нашей встречи в парке: просто и непринуждённо, хотелось любоваться ею, как её внешней, так и её внутренней красотой, выражающейся в умении складно и грамотно говорить, видеть такие вещи в обыденном, которые многие не замечают, демонстрировать неподдельный интерес к предмету разговора даже тогда, когда речь идёт о самых, казалось бы, неважных вещах. Вот этого мне хотелось, а не нравоучений по поводу низкого уровня нравственности, при которых я чувствовал себя какой-то свиньей в её присутствии.