Чистое и порочное
Шрифт:
Откуда только не произрастает ревность, даже из желания убить человека. Это неизбежное, но сдерживаемое различными способами желание, которому дают волю на короткое время, а затем снова его обуздывают, почти обладает способностью формировать её. Всегда готовая кричать о подлоге и растрате, а также изображать страстную женщину, за исключением часов, омрачённых чувственностью, я отрицаю, что недуг ревнивцев не позволяет им жить, работать и вести себя, как все порядочные люди. Однако я недавно неосторожно употребила выражение: «спускаться в глубины ревности». Это не значит, что ревность неглубока, но, едва лишь сталкиваясь с ней, мы становимся униженными и покорными. Это единственное зло, которое мы терпим, но не привыкаем к нему. Я обращаюсь к своим самым верным воспоминаниям, к тем, что приходят ко мне
Однако некая неисправимая луна всё так же восходит в небе по моему приказу, и некий прогнивший подоконник осыпается под моим ногтем, как и тридцать лет назад, и оба они образуют герб ревности на поле, зелёном от тонкой и жёсткой лесной травы, которая колет своими острыми пиками и оставляет сухие былинки раскачиваться на ветру… О плоская круглая, временами менее круглая Луна, трухлявое старое дерево, разные аллегорические картины, неужели вы – это всё, что осталось от собственности, из-за которой шли жаркие и бесполезные споры? Кроме того, я сохранила способность думать о ревности без мучительного восторга, и отголосок её имени звучит во мне, как отдалённое мелодичное жужжание гигантского потревоженного улья. Вот что представляет собой одна из тех расплывчатых и значительных, отнюдь не со знаком минус наград, одна из тех грамот, всё почётное пространство которой на пергаментной бумаге занято словом «грамота». Кто сумеет прочесть внизу мелкий неразборчивый почерк, поблёкший во мраке гостиной?..
Подобно всем, я желала одной, двум или трём женщинам не смерти, а чего-то худшего… Я имею в виду безобидное колдовство, которое никому не причиняет особенного вреда, даже тому, на кого насылают порчу, если она предназначена сильным личностям. Они отделываются безотчётной мимолётной тревогой, вялостью и лёгким шоком, столь же скоротечным, как боль от пальца, надавившего на плечо. Подобные вести шлёт не только любовь, но и ненависть. Я не ручаюсь, что они абсолютно безвредны…
В пору достаточно жгучей ревности я тоже подвергалась опасностям. Моя соперница, неуверенная в своей удаче, усиленно думала обо мне, и я усиленно думала о ней. Но я неосмотрительно позволила себе вернуться к писательскому труду, который призывал меня, и забросила другое занятие, заключавшееся в противоборстве и ежедневном подспудном вызове. Одним словом, я отложила свои проклятия на три-четыре месяца, в то время как госпожа X. отдавала колдовству всё своё время. Одинаково несхожие результаты не заставили себя ждать. Для начала я свалилась на дно траншеи, вырытой на площади Трокадеро, а затем подхватила бронхит. Далее я забыла в метро, по дороге в издательство, последнюю часть своей рукописи, дубликат которой не сохранила. Затем таксист не вернул мне стофранковую купюру, которую я попросила его разменять, и умчался, оставив меня ночью, под дождём, без единого гроша. Загадочная болезнь унесла трёх моих ангорских котят…
Мне было достаточно стряхнуть с себя непростительную беспечность и возобновить равноценный обмен ментальной энергией с госпожой X., чтобы цепочке зловещих случайностей пришёл конец. Мы вновь зажили в добром несогласии и жили так до тех пор, пока наша связь не разрушилась и пространство между нами перестало быть полем, насыщенным дьявольскими лучами, звуковыми волнами, эфиром, испещрённым нависшими знаками… Я не одна сожалела об этом, ибо мы стали сражаться без былой неприязни. Время вознаграждает почтенных соперников. Моя соперница, переставшая быть таковой, принялась мило рассказывать мне анекдоты, забавлявшие только нас двоих:
– Однажды, когда я ехала в Рамбуйе, чтобы вас убить…
Продолжение этой истории походило на весёлый водевиль, в котором фигурировали ушедший из-под носа поезд, сломавшаяся машина, дамская плетёная сумка из золотых колец, дно которой прорвалось, исторгнув на мостовую Рамбуйе неуместный револьвер, а также неожиданные
– Дорогая моя, – вскричала она, – сосчитайте все эти бесчисленные преграды, воздвигнутые между нами в Рамбуйе судьбой! Вы не станете отрицать, что они ниспосланы нам провидением?
– Упаси меня Бог! Особенно одно обстоятельство, о котором мне грешно было бы забыть.
– Какое обстоятельство?
– Дело в том, что я не ездила в Рамбуйе. В том году и ноги моей там не было.
– Вы не были в Рамбуйе?
– Не была.
– Ну и ну! Это предел!
От этого «предела» в её сине-зелёных вопросительно глядевших на меня глазах вновь неведомо почему разгорелся огонёк былой ненависти. Но то была лишь короткая вспышка. Мы напрасно пытались – и напрасно пытаемся по сей день – смутить друг друга грубыми противоречиями, вызывающим тоном, который не вяжется с нашими спокойными речами, – вскоре мы вновь приходим к сердечному согласию. Крепким узам юношеской ненависти больше не суждено нас роднить.
Я уже не перекидываюсь и никогда больше не буду перекидываться язвительными угрозами через голову и сквозь тело мужчины ни с этой красивой блондинкой, ни с той кроткой шатенкой, ни с одной другой женщиной: я не буду обмениваться с ними зеркальными отражениями и неутомимо посылать в них разряды, поражавшие самого любовника… «О чём ты думаешь?» – говорил он им. Они думали обо мне. «Где это вы витаете? – спрашивал он меня. – На луне?» Я же находилась подле одной из своих соперниц, которую трясло от моего незримого присутствия. Ни они, ни я ни в чём не нуждались; у всех нас были одни и те же заботы.
«Он» царил на полпути между нами, в нейтральной зоне, являясь скорее ставкой в игре, чем судьёй. «Мужчины» не любят искусной игры и опасаются ярости двух самок, прочно удерживающих свои позиции. Но в любой игре, какой бы страшной она ни была, необходим азарт. Игра требует от нас спортивных качеств и ровного расположения духа, даже когда наша душа жаждет крови. Я не обладаю ни единым качеством игрока и никогда не отказывала себе в фантазии или запрещённых ударах, которые не следует расценивать как ошибки или нарушение гибких правил игры. Я совершила лишь одну настоящую ошибку, повторила её и была за это наказана. То была справедливая расплата. Говорят, что нельзя никому дарить ни лодок, ни птиц. Я позволю себе добавить: и мужчин тоже. Прежде всего потому, что мужчина – как бы он ни божился над нашей головой, как бы ни присягал на Святом Писании – никогда не является нашей собственностью. Даже если он с радостью позволяет себя отдать, в глубине души он никогда нам этого не простит. И оказывается, поскольку он редко прощает счастливой обладательнице, в чьи руки перешёл, что самоотверженность в очередной раз всё испортила.
Постарайтесь подобно мне отвлечь любовную силу от её цели, чтобы она служила радостному умерщвлению плоти, этакому упоительному равноправию, и вы увидите, как одновременно с законным эгоизмом пары исчезнут шипы пышного и буйного цветка под названием ревность.
Как расценил бы добровольное отречение от постельных полномочий какой-нибудь духовник? Я знаю, что он ответил бы, хотя у меня не было официального исповедника. Он, как и я, пришёл бы к мысли, что вокруг некоторых благодушных супружеских пар ощущается затхлая атмосфера лжесемьи, сомнительной опеки и более чем двусмысленного спокойствия… Можно ли жить с равнодушием? Так же, как с пороком, причём последний ничего от этого не теряет.
Сколько времени потрачено на отпущение грехов!.. Нет ничего более нелепого, чем то, что в книгах называется «гармонией любовного треугольника». Неприличные позы и акробатические этюды «человеческой пирамиды» быстро приводят в уныние шаткие полигамные семьи. Можно ли внушить женщине, какой бы беспутной и глупой она ни была, что один плюс один равняется трём? Некая бесстрастная и безнравственная наблюдательница, не лишённая проницательности, утверждала, что в чувственном трио всегда находится один обманутый, а зачастую таких обманутых двое. Я предпочитаю считать того, кому постоянно изменяют тайным патриархом и скрытым мормоном. Этот паша мелкого масштаба, будучи вечным возмутителем спокойствия, заслужил подобные титулы.