Чистое золото
Шрифт:
— Чорт его утопчет! — ворчал Костя отряхиваясь.
Андрей не утерпел и кинулся на помощь, за ним другие. Мало-помалу образовалась небольшая площадка, с которой стало возможно начать работу.
Решили провести от раскомандировки хотя бы узкую тропинку к шахте, но и это оказалось очень трудным. Ребята взмокли и от пота и от снега, который сыпался за воротник, противно холодил шею и растекался струйками по спине. Руки терлись о мокрые обшлага курток и начинали болеть. Особенно тяжело приходилось ведущему: его засыпало
Работали молча, только иногда дружно кричали ведущему, чтобы он шел греться. На его место становился другой, а счастливец бежал на несколько минут в теплую раскомандировку, где Зина, по общему согласию освобожденная от работы, все время подтапливала печь.
Каждый думал, что до поселка все равно не добраться. Сколько времени нужно копать, чтобы пройти пять километров!.. Продуктов уже нет. Скоро кончится топливо, а как его набрать в таких сугробах! Вероятно, люди на прииске думают сейчас о бригаде, но им тоже предстоит большая работа — расчистка дорог. Когда еще доберутся до Лиственнички… Эти мысли тревожили всех, но о них не говорили.
Часам к десяти пробились к шахте и стали возле ствола, не зная, что делать дальше. Вдруг Андрей поднял голову.
— Подвесную дорогу пустили, — сказал он.
И все услышали лязганье движущихся по тросам бадеек.
— Это нам! Для нас! — закричала Тоня. — Ребята, пробивайтесь к дороге!
— Почему для нас? Что ты!
— А зачем люди будут пускать дорогу? Ведь порубки здесь давно кончились. За лопаты, товарищи!
Тоня воодушевилась и передала всем свое настроение. Ребята с яростью начали работать. Из раскомандировки выбежала Зина и тоже схватила лопату. Сушиться уже никто не ходил — все равно промокли насквозь.
Но когда пробились к дороге, всех охватило разочарование: по тросу с унылым звяканьем шли пустые бадейки.
— Упарились, как загнанные кони, а к чему? — сказал Андрей, утирая красное лицо.
— Не может быть! — настаивала на своем Тоня. — Они понимают, что мы не сразу к дороге можем подойти. Ждать надо!
— Хм!.. А ты как думаешь, Санька? — спросил Мохов.
Маврин кивнул, не отрывая прищуренных глаз от движущейся линии бадеек.
— Когда они сами-то успели до дороги докопаться? — вздохнула Стеша.
— Очень просто: дали сирену, пока мы спали еще, и начали работать. Всех, конечно, мобилизовали.
— Отец рассказывал, что как-то ночевал в клубе, когда я маленькая была, и выйти не мог. Отодрал балконную дверь на втором этаже и по крышам домой пробирался, — вспомнила Тоня.
— Идет! Идет груженая бадейка! — закричал Димка.
— Где? Где?
— Верно! Что это там торчит?
— Полено! — сказала Зина.
— Сама ты… — чуть не обругал ее Костя. — Это труба самоварная.
— Будет чушь-то нести! Лыжи, ребя!
— Лыжи плывут! Честное слово!
— Ну, теперь все в порядке.
— И другая бадейка идет! И третья!
Все протягивали руки, чтобы достать драгоценный груз. Отрезанной от прииска бригаде посылали сухие куртки, валенки, хлеб, бутылку спирта, спички, а главное — лыжи для всех. В одной из бадеек Тоня нашла даже укутанные в газеты и в одеяло еще теплые шанежки.
— Это уж мама! — счастливо засмеялась она, надкусывая хрустящую корочку. — Попробуйте, ребята, мамину стряпню. Ой, а записочки никакой нет?
— Нет, не видно.
— В пимах, в пимах ищите!
Действительно, в одном из валенок нашлась записка. Писал Каганов. Он выражал надежду, что все ребята здоровы, сообщал, что внизу люди расчищают дороги с шести часов утра, и советовал немедленно спускаться вниз.
Все повеселели. Были забыты и тревога, и мокрая одежда, и усталость.
— Сейчас напьемся чаю, ребята, — деловито сказала Тоня, — дров еще немножко осталось, и покатим! На лыжах-то нам никакой снег не страшен.
По сверкающему снежному покрову лететь с горы было легко, а в поселке бригаду радостно встретили. Люди беспокоились, как бы молодежь накануне не собралась домой. Сбившись с дороги, можно было обессилеть в борьбе со снежными завалами.
Спокойнее всех была Варвара Степановна: она уверяла, что Стеша и Зина — разумные девушки и никому не позволят покинуть тепляк.
— На свою, значит, не надеешься? — спрашивали ее.
— Жаловаться не могу, да на нее иной раз азарт нападает.
Так держалась мать на людях, но когда увидела Тоню, вся побелела.
А Николай Сергеевич двое суток не выходил из своей шахты и, поднявшись на поверхность, нашел дорогу к поселку уже расчищенной. Полный тревоги, он помчался домой и, проходя через кухню, где сидела дочь, взглянул на нее такими замученными глазами, что Тоня чуть не бросилась к нему, а он, боясь этого, сейчас же скрылся.
Но взгляд отца наполнил Тонино сердце радостью. Отогревшись и отдохнув, она ушла разгребать снег и работала до поздней ночи.
Снегопад принес району множество хлопот. Все население расчищало дороги.
Только через два дня к вечеру Тоня смогла попасть в Белый Лог. Бежала туда на лыжах вместе с Мавриным, пела по дороге, и ей казалось, что она полна сил, как никогда.
Павел уже все знал, но заставил Тоню подробно рассказать о ночи, проведенной на гольце, и о возвращении бригады.
Когда Тоня замолчала, он несмело сказал:
— Ну вот… А я в тот вечер спать не мог, думал, как вы там… Видеть тебя хотелось. У меня ведь тоже новость… Выпуклый шрифт-то я одолел, могу с уверенностью сказать. Хочешь проверить?
Тоня чуть было не сказала: «В другой раз, Павлик», хотя давно с нетерпением ждала этих слов. Только теперь она почувствовала, как устала от работы на морозе и хочет спать. Но он, видно, не мог не похвастаться успехами, и Тоня ответила, что, конечно, хочет.