Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов
Шрифт:
Милютинский переулок берет начало от Мясницкой улицы, там, где после сноса в 1926 г. церкви Св. Евпла образовался нелепый безобразный пустырь, никак не украшавший это место в течение многих десятков лет.
Церковь освящена в память святого, имя которого отнюдь не было популярно в Москве. Можно думать, что в этих местах устроились новгородцы, переселенные из родного города, ведь день этого святого приходится на 11 августа, на тот самый день, когда был заключен мир с Новгородом в 1471 г. Внушительное здание ее построено в 1750–1753 гг. по прошению генерал-майорши Д. Л. Томиловой и других прихожан. В нем до разрушения сохранялись великолепный иконостас, паникадило, подвесные подсвечники и стенная роспись XVIII в.
Эта церковь была приходской для Веневитиновых — в ней происходили обряды бракосочетания отца и матери поэта Дмитрия Веневитинова, отставного гвардии прапорщика Владимира Петровича Веневитинова и княжны Анны Николаевны Оболенской, 18 апреля 1798 г. и его сестры Софьи и лейб-гвардии Конного
На первом этаже церкви находился храм св. Евпла и придельный Михаила архангела, а на втором — Троицкий, который закончили в 1761 г., а между этажами проходило широкое гульбище. Биографы утверждают, что именно отсюда мальчиком Пушкин видел императора Александра I. В «Путешествии из Москвы в Петербург» (черновом варианте) Пушкин писал, что он «стоял с народом на высоком крыльце Николы на Мясницкой. Народ, наполнявший все улицы, по которым должен он был проезжать, ожидал его нетерпеливо. Наконец показалась толпа генералов, едущих верьхами. Государь был между ими. Подъехав к церкви, он один перекрестился, и по сему знаменью народ узнал своего государя».
Биографы решили его поправить, так как посчитали, что Пушкин не мог видеть императора, стоя на крыльце церкви Николы в Мясниках, и они поставили его повыше — на высокое гульбище над первым этажом церкви Евпла. Однако они не знали, что Сергей Львович снял дом рядом с церковью Николы, который находился на некотором расстоянии от улицы, а сама церковь выходила на Мясницкую, и для Пушкиных вполне естественно было выйти из дома, пройти к своей приходской церкви (и не имело никакого смысла ехать по всей Мясницкой к церкви Евпла) и наблюдать оттуда за проездом императора.
Снесли церковь в советское время одной из первой. Протестовали многие — и отдельные ученые, и архитекторы, и учреждения. Так, Главнаука в заключении, подписанном завотделом по делам музеев Н. Троцкой (супругой Льва Давыдовича), считала, что церковь «представляет историко-художественный интерес, являясь цельным и единственным в своем роде образцом памятника переходной эпохи, объединившим архитектурные приемы Петровского времени с западноевропейскими воздействиями», члены общины верующих отправили властям просительное письмо с 83 подписями. Однако все было напрасно: 6 июля 1925 г. ВЦИК РСФСР принял постановление о сносе. В газете «Рабочая Москва» от 25 марта 1926 г. сообщалось: «На углу Мясницкой и Милютинского переулка имеется церковь Св. Евпла. Это здание сильно мешает уличному движению. Силами безработных эта церковь разбирается. Уже снята колокольня и разобрана часть здания. Работы окончатся в середине лета». Журнал «Строительство Москвы» поместил фотографию церкви с подписью: «Здесь по инициативе центрального правления Государственного объединения машиностроительных заводов (ГОМЗы) будет сооружен 9-этажный „Дворец трестов”». Церковь снесли, но «гомза» так ничего и не построила, и только в 1996 г. здесь началось строительство делового центра, которое никак не закончится (и может быть, к лучшему, ибо появление еще одного шедевра современной архитектуры одного из известных московских архитекторов, весьма возможно, окончательно испортит этот отрезок Мясницкой).
В начале переулка — массивный доходный дом (№ 3), выстроенный в 1897 г. по проекту архитектора Н. Г. Фалеева. В 1910–1915 гг. в нем жил архитектор И. Ф. Мейснер, а в доме, стоявшем до постройки современного, жил у владельца О. Л. Свешникова, торговавшего книгами на Никольской улице, известный историк и археограф К. Ф. Калайдович. Современное здание в 1932 г. надстроили для квартир служащих ГУЛАГa — Главного управления лагерей НКВД.
С ним рядом находится одно из самых высоких зданий старой Москвы — дом № 5. Его назначение выдают выразительные, единственные в своем роде в Москве скульптуры по обеим сторонам у входа — мужчина и женщина, разговаривающие по телефону. Это здание Центральной телефонной станции, возведенное по проекту шведского архитектора И. Г. Классона под наблюдением А. Э. Эрихсона. Сначала в 1902–1904 гг. была построена квадратная в плане башня в глубине участка, а к 1914 г. к ней пристроено здание по красной линии переулка. Это была одна из лучших телефонных станций в мире — тогда журнал «Нива» сообщал, что по строенная станция «является последним словом техники и строительного искусства. До сих пор стокгольмская станция считалась первой по внутреннему оборудованию, но московская станция превзошла ее во всех отношениях».
Скульптуры у входа на телефонную станцию
В самом начале ноябрьских боев 1917 г. станция была занята отрядом юнкеров, отключивших телефоны большевистских ревкома и полков. Около станции была возведена баррикада из кабельных барабанов, а вход завален мешками с мукой. Большевики прекрасно понимали значение телефонной станции в вооруженной борьбе,
За апсидами французской церкви находится краснокирпичное строение бывших образовательных учреждений (о них рассказано ранее), а далее особняк (Милютинский переулок, 9) с двумя полукруглыми ризалитами, и рядом стоял еще один небольшой особняк под № 9а. Он уступил свое место новому восьмиэтажному строению с элементами декора, вторящими соседнему. Это произведения архитектора А. Я. Лангмана. Он уже с конца 1920-х гг. становится главным архитектором могущественной организации Советского Со юза, его тайной полиции, и, как отмечают авторы очерка о нем в книге «Зодчие Москвы», имя Лангмана «мы не встретим среди имен участников важнейших всесоюзных конкурсов: он был занят строительством». Конечно, проекты НКВД не нуждались в конкурсах и обсуждениях. Здесь он построил уютное гнездышко для высокопоставленных энкавэдэшников — как рассказывает один из тех, кто уцелел в те времена, «большинству оперативных работников ОГПУ конца 20-х так или иначе становилось известно об устраиваемых на квартире Ягоды шикарных обедах и ужинах, где он, окруженный своими любимчиками, упивался своей все возрастающей славой…». В конце 1920–1930-х гг. в этом доме жили чуть ли не все известные палачи из ГПУ-НКВД — начальник контрразведывательного отдела ОГПУ, сын итальянского сыровара Фраучи, более известный под фамилией Артузов, начальник секретного отдела ОГПУ Дерибас, начальник иностранного отдела Трилиссер (работавший под псевдонимом Москвин), руководитель разведывательных органов Фитин, благополучно окончивший свою жизнь заведующим фотоателье, известный мокрыми делами Судоплатов, ответственный секретарь «особого совещания» НКВД Буланов, старший майор госбезопасности Фельдман, избивавший на допросах своих же бывших сослуживцев, разведчик, начальник ГУЛАГа Наседкин, как ни странно, не расстрелянный, нарком легкой промышленности Уханов, бывший председателем Мособлсовета, подписывавший распоряжения о сносе церквей, чекист Деканозов, ставший послом в Германии перед войной, арестованный и расстрелянный вместе с группой сподвижников Берии, а также замнаркома НКВД Агранов, один из самых одиозных чекистов, которого выразительно описал писатель-эмигрант Роман Гуль: «…кровавейший следователь ВЧК Яков Агранов, эпилептик с бабьим лицом, не связанный с Россией выходец из Царства Польского, ставший палачом русской интеллигенции. Он убил многих известных общественных деятелей и замечательных русских ученых… Агранов уничтожал цвет русской науки и общественности, посылая людей на расстрел за такие вины, как „по убеждениям сторонник демократического строя” или „враг рабочих и крестьян” (с точки зрения убийцы Агранова). Это же кровавое ничтожество является фактическим убийцей замечательного русского поэта Н. С. Гумилева».
Валерий Яковлевич Брюсов
На углу Сретенского переулка — зримое свидетельство строк того, как в начале XX в. тихий до того Милютинский переулок не избежал строительной лихорадки, охватившей всю Москву. Возможно, именно об этих местах писал В. Я. Брюсов:
Недавно я прошел знакомым переулком И не узнал заветных мест совсем. Тот, мне знакомый мир, был тускл и нем, — Теперь сверкало все, гремело в гуле гулком! Воздвигались здания из стали и стекла, Дворцы огромные, где вольно бродят взоры…И действительно, в 1904–1905 гг. на углу со Сретенским переулком на участке, который в 1746 г. принадлежал фабриканту А. Я. Милютину, а потом его племяннику Михаилу Андреевичу, застроившего его в 1790 г. каменными зданиями, «воздвигся» Российским обществом застрахования капиталов и доходов большой дом, выходящий и на Малую Лубянку (№ 11, 1904 г., архитектор В. В. Шауб); напротив него произведение архитектора В. В. Шервуда (№ 13, 1899–1900 гг.), а у выхода переулка на Сретенский бульвар вырос весьма представительный дом страхового общества «Россия» с квартирами для состоятельных жильцов (1899–1902 гг., архитектор Н. М. Проскурнин).
В доме № 11 находилось РОСТА (Российское телеграфное агентство), чей художественный отдел был на пятом этаже, там работали над «Окнами РОСТА» В. В. Маяковский, М. М. Черемных и др.
Сретенский переулок выходит к Большой Лубянке. Дом № 1/22 в этом переулке — один из московских адресов Ильи Ильфа. Он переехал сюда из комнатушки при типографии «Гудок» в Большом Чернышевском переулке в 1925 г. в небольшую комнату на втором этаже под колбасной коптильней, и здесь он стал знаменитым: его узнала вся страна как одного из авторов романа «Двенадцать стульев».