Чистые руки
Шрифт:
Если коротко, Антельм пишет на своем собственном языке, при этом понятном всем остальным. Здесь можно лишь позаимствовать его же фразу, которая точно описывает «эту прованскую землю, где грек посадил оливковое дерево, а римлянин — закон»[1]. Точно так же Антельм изобрел идиолект, где латынь укоренила слова, а греческий язык — искусство их сочетать.
Писатель
Антельм пишет детективы, правда, сам об этом не подозревает. Когда он был маленьким, в родительском доме книга казалась непозволительной роскошью, исключение составляла лишь пара голубых брошюр, которую разносчик сумел продать молодой мечтательнице — будущей бабушке Антельма. Однако подобное чтиво не имело ничего общего с «Убийством на улице Морг» Эдгара По и еще меньше — с «Тайной желтой комнаты» Гастона Леру. Едва
Тем не менее чаще всего Антельм пишет именно детективы, слава о которых давно разошлась за пределы энтомологических кругов. Все персонажи его романов — насекомые, однако их тайны не менее загадочны, чем человеческие. Там ровно такие же жертвы и убийцы, некоторые совершенно ужасны: наемники, серийники, каннибалы. В герметичных комнатах происходят таинственные вещи: например, как в абсолютно непроницаемом пространстве может быть отложено яйцо? Однако недели, месяцы спустя казалось бы мертвое насекомое умудряется выбраться, прогрызть, пробуравить стенку или пробку, наглухо закупорившую существо внутри. Где оно нашло пропитание, чтобы вырасти? Там нет и малейшего намека на еду. Что ж, разве эта тайна не стоит загадки с трупом в желтой комнате? Великие умы предпочли наблюдать за расчлененными, посаженными на булавку насекомыми, однако никогда не задавались подобными вопросами. Одни даже и не подозревают, какие тайны могут там скрываться. Другие сделали вид, что ответ найдется в гипотезе о спонтанном зарождении: не свидетельствует ли это об их собственной лени и недальновидности?
И вот Антельм надевает шляпу с двойным козырьком, достает лупу, наблюдает, делает выводы, применяет научные методы, находит ответ и рассказывает миру о своих расследованиях — гарантированный успех.
От крохотных деревень до далекой Америки все в восторге от мастерски написанных рассказов, которые поначалу кажутся научными трактатами, но довольно быстро выводят на сцену озадаченного детектива: он стоит перед комнатой без окон и дверей, чешет подбородок, а после напрягается изо всех сил и разгадывает тайну. Часто он следует чистой логике, но каждый раз предположение должно подтвердиться опытным путем. Антельм знает методику как свои пять пальцев, однако скрывает догадки, бросает читателю вызов: как же так? Вы еще не додумались? Затем он приступает к совершенно неожиданным действиям и сопровождает их жестокими шуточками: перемещает яйца с места на место, производит противоречащие природе подмены одного вида на другой. Иногда он вынимает пробку оттуда, куда насекомое ее только что вставило, или наоборот — помещает там, где ее быть не должно, перегораживает один коридор и строит другой, расставляет многочисленные ловушки, предлагает объекту исследований разные то восхитительные, то отвратительные блюда. Время от времени для научных целей Антельм разрежет то кокон, то личинку, то лапку. Кроме того, энтомолог готов к любым трудностям на пути к истине, способной подтвердить или опровергнуть догадки: частенько его поджидают солнечные ожоги, а кожный покров уже не раз становился жертвой острого жала. Антельм — необыкновенный детектив. Шерлок Антельм. Антельм Пуаро.
У него не всегда получается. Узколобая человеческая логика указывает ему путь, но иногда ошибается и разбивается о другую, которая превосходит нашу вглубь и вширь, — это логика Разума, творящего Вселенную. Можно подумать, будто Антельм жаждет этих столкновений: очередному открытию, сделанному в одиночку, он предпочитает тайну восхитительной бережливости, которую только что застал в действии, или колесный механизм, который по необъяснимой причине завертелся прямо на глазах. Тогда Антельм приходит в восторг от своей ошибки, тем самым подтверждая лишний раз самое глубокое убеждение. Он бы запел «Аллилуйя» в такой момент, но не будем забывать: Антельм не в лучших отношениях с Богом.
Роза
Из добродушия Роза всеми силами стремилась убедить Антельма, будто разделяет его страсть к насекомым. Она точно не знала, как этого добиться. Днем, когда Антельм, прикрыв глаза и повернув лицо к небу, ложился рядом в сухой траве, Роза позволяла себе порассуждать вполголоса. Слушал ли ее Антельм? Может, он спал, утомившись от жары, несвежего вина, плещущегося во фляге, или же после часов терпеливого выслеживания. Мысль о том, что Антельм задремал, придавала Розе смелости.
— Пчелы без отдыха трудятся каждый день своей жизни, а человек приходит и ворует у них мед, — говорила Роза на выдохе, — человек, который только тем и занимается, что выкуривает бедняжек из дома, опасаясь, чтобы те его не ужалили. Я считаю, что пчелы справедливо мстят. Если бы у меня пытались украсть вот это колечко, которое так тебе нравится, досталось мне от матери и является моим единственным украшением, разве я бы не ужалила?
Антельм не спал. Солнечные лучи, чей возраст не исчисляется годами, скользили по его загорелому лицу, которое, казалось, принадлежало кому-то другому. В полуоцепенении Антельм пил нектар из тепла и голоса молоденькой Розы — семнадцать с половиной лет чистой свежести. Он лишь слегка вслушивался в ее слова, позволяя унести себя прочь ручью легких речей, положенных на монотонную гамму озвученных грез или разговоров с собой. Однако, услышав последнюю фразу, Антельм возмутился:
— Какая же ты глупенькая, моя Роза! Разве ты забыла, что я рассказывал об инстинктах? Разве ты не знаешь, что будет, если у насекомого забрать яйцо — яйцо, для которого он собирает еду, строит детскую комнату, которое растит с заботой, полирует время от времени, потому что без нужного ухода скорлупа навредит личинке, — разве ты забыла, что это насекомое жаждет только одного: обеспечить потомство, и если забрать у него яйцо, то родитель невозмутимо продолжит свой труд? Разве ты забыла, что насекомое все равно будет с бессмысленным рвением защищать несуществующее потомство? Что это у него в инстинкте: оно убаюкано постоянной программой, этап за этапом, не заботясь о ее значении, не в силах остановиться или вернуться назад? Что, забывшись полностью в своей работе, насекомое — настоящий инструмент природы, этой огромной воли, чье присутствие я иногда чувствую в глубине самого крошечного туннеля? Твои пчелы — всего лишь инструмент для создания меда, они не знают лишения. Думаешь, пчела способна на банальные вычитания? Думаешь, ее крошечный разум может соотнести причину и следствие? А может, ты думаешь, будто мы для нее существуем? Мы не можем ничего украсть, потому что само слово «кража» ей неизвестно, как и мы сами. Пчела живет в мире без людей, в той же самой вселенной, где она делала свой глупый мед за тысячи веков до появления первого неотесанного мужлана.
На самом деле Антельм говорит не с Розой, а с тем заблудшим англичанином, возомнившим себя потомком шимпанзе, и его учениками. Антельм обращается к нему и в своих трудах. Однако Роза услышала в свой адрес лишь первые слова этой речи: ты глупая, глупая; я лишь глупышка, бедная и невежественная крестьянка в его глазах. С первым словами Антельма по загорелой на свежем воздухе девичьей щеке побежала слеза, а за ней — другие, родившиеся из печали и гнева: если я такая никчемная, почему он со мной говорит? Почему делает вид, будто ему интересно, что я думаю? Почему стремится втиснуть свои великие мысли в мой крохотный мозг?
Сдерживаемое до сих пор всхлипывание вдруг вырвалось, привлекло внимание Антельма, этого неисправимого философа, и вернуло его к реальности. Не сын обезьяны поразил его, а молодая девушка, лежащая рядом и предоставившая ласкам грудь и обнаженную руку.
Сначала Антельм пришел в замешательство при виде слез: в его краях женщины старше шести не плачут. Ни память, ни разум не дают ученому подсказку, как действовать в подобных случаях. Какие слова могли спровоцировать подобную экзотическую реакцию? Однако довольно скоро он находит подходящие ласки, навеянные прошлым, которого никогда не было: можно ли сказать, что он познал нежность, будучи ребенком? Антельм обнял девушку, вытер слезы тыльной стороной сухой ладони, не торопясь пошептал пару слов — слов, о существовании которых он и не подозревал.
Но как только после хаоса этих движений его глаза встретились с прекрасным диким взглядом, полным слез, Антельма резко охватил другой инстинкт — еще древнее чувства нежности. Это проснувшееся буйство было уже ему известно — желание размножаться. На колючей сухой траве, песке и гравии Антельм впился в Розу, перевернул ее на живот и овладел ею.
Слепень
С тех пор, как Антельм поселился в этих краях, он постоянно видел мальчишку лет десяти. Энтомолог тут же приметил его среди мелких бездельников, которым он платил несколько су за находки: за насекомых, на чьи поиски он потратил бы недели без помощи местных пареньков, за гнезда и коконы, за крошечные гроздья синеватых яиц. Однако над этим ребенком постоянно насмехались и жестоко шутили: в компании его терпели лишь потому, что нужно было на кого-то выплескивать собственную жестокость.